– Так о чем ты все же задумался, тварь крылатая?
– Фэринтайн, как повелось между ними, держался грубовато и свойски - почти в полушаге от явного фола. Аристократу такое поведение не пристало - но эринландцы полагались при заносчивом иберленском дворе варварами, и наследник лордов Вращающегося Замка охотно этой репутацией пользовался. Даром что получил стараниями отца лучшее образование, которое только можно было представить.

– Задумался я о многом, - не поддержал предложенного другом легкомысленного тона Патрик. Поднял бокал, чуть прищурясь, рассмотрел вино на свет.
– Ты смотрел последнюю пьесу Бренсона?

– "Гидеона"? Был трижды в "Молнии", все пытался понять, что публика в нем находит. До конца и не понял. По мне так, это рабская перепевка какой-то дремучей классики. Расхожий сюжет, штампованные образы. Только нынешние невежды, падкие на все современное, могут полагать такую пьесу волнующей.

Патрик Айтверн продолжал, как зачарованный, смотреть на вино, даже не скосив взгляда в сторону друга.

– Напомните мне, пожалуйста, сюжет этой пьесы, лорд Остин.

– Было б что напоминать. Юноша возвращается в родовой замок после учебы за границей, узнает, что его отец втянут в заговор против правящего короля и фактически лишил его власти. Видит в этом измену, вступает в контр-заговор вместе со сторонниками монарха, так как полагает их дело более правым. Начинает интриговать против собственного родителя. Тот, конечно, подозревает Гидеона в двойной игре - но юноша прикидывается помешавшимся, чтоб избегнуть обвинений отца. Веселит двор всевозможными дурацкими выходками, а сам потихоньку собирает слухи и сплетни. Когда сторонники законного государя поднимают мятеж против узурпатора, Гидеон убивает собственного отца, а потом, не в силах жить с этим, бросается на кинжал. Все тонут в крови, умирает даже какая-то девица, в которую герой был влюблен. Я не сторонник подобного драматизма, Патрик. Он кажется мне надуманным. Жизнь никогда не бывает такой трагической, какими бывают романы и пьесы.

Патрик залпом выпил бокал:

– Разумеется, Остин. Жизнь трагичнее стократ.

– Рассуждаешь как нищенствующий ритор. Сборник твоих стихов, кажется, выходит в июле?

– Анонимно, разумеется. Семейное имя стоит славить победами на поле брани и политики, а не порочить дурными виршами.

– Я читал вирши и дурнее - подписанные именами прикормленных королевой борзописцев.

– В отличие от них, я уважаю себя хотя бы слегка, - молодой Айтверн потянулся к бутылке вина, наполнил бокал во второй раз, выпил, все так же, одним глотком.

– Да что с тобой, пьешь, будто упиться решил, а еще и четырех пополудни нет. Мне твоей матери твой храпящий труп с носильщиками отсылать?

– Ваша обо мне забота, лорд Остин, до крайности трогательна.

Остин Фэринтайн не ответил. Тоже сделал глоток, пристально глядя на Патрика. До Айтверна, казалось, было сейчас не достучаться - хоть духовой оркестр на лужайке заиграй, все равно голову не повернет. Молодой иберленский аристократ пил вино как воду, выглядел не то захмелевшим, не то и впрямь с открытыми глазами грезящим. Мысли Патрика в самом деле гуляли где-то далеко. То во вчерашнем вечере, то вообще непонятно где.

– Ты был вчера в сенате, - сказал наконец Остин.

– Был. Я там дважды в неделю бываю.

– Я не был. Но мне говорили, что случилось. Брат рассказал. Хотел бы, однако, узреть это все воочию.

Айтверн откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза:

– Тогда напряги воображение, любезный друг. Представь Алмазную залу Эбонитового Дворца, представь все это великолепное общество, собравшееся на скамьях ее амфитеатра. Лорды в сюртуках и камзолах, с тростями, украшенными изумрудами и рубинами, с перстнями, от пламени чьих бриллиантов меркнет свет перед глазами. Представь там владельцев рудников и лесопилок, торговцев пряностью и шерстью, хозяев фабрик и мануфактур. Весь высший свет нашей великой столицы. И все эти люди кричат, спорят, брызжут слюной. Докладчики поднимаются на трибуну, трясут кулаками, сверкают молниями сквозь монокли. И все орут об одном. Конклав узурпировал власть в государстве - во всех государствах, что уж греха таить. Конклав предал интересы короны. Конклав не дает нам - им - развиваться, Конклав отказался передать построенную им энергетическую станцию в ведение магистрата. А ведь строилась эта станция на золото из нашей казны, напоминают они. И что же, Конклав дарит в наши столичные дома искусственный свет и проточную воду, как подачку, но может забрать ее в любой угодный ему момент? Конклав предоставляет нам машины, при помощи которых наши рабочие изготавливают товары на продажу, но он же берет деньги за этими машинами пользование. Разве это справедливо, кричали они. Из Домов Крови на заседание явился я один, мне и приходилось отдуваться за всех.

– Твой отец сотню раз заявлял, что понимает их душевную боль.

– Именно. Заявлял, но разве его обещания хоть слегка изменили положение дел? Нет, и это бездействие дома Айтвернов вызывает у сената еще большую ярость. Меня потребовали к ответу. Спрашивали, сколько еще мы будем кормить Иберлен пустыми надеждами, тем временем все крепче стискивая поводок на их шеях. Мануфактурщики были в ярости, а лорды их поддержали. Главным злом же они видели нас, Айтвернов. Войдя в доверие к королю, собрав вблизи его дворца совет волшебников, пестуя магию, мы, дескать, тем самым забрали себе всю власть. Сделали тоже самое, что стремился некогда сделать Повелитель Бурь - только посулами и подкупом, не огнем и железом. Я думал, кто-то и вовсе крикнет, что пора развешать проклятых эльфов на осине, как в прежние дни.

– Но ты отболтался.

– Разумеется. Наговорил какой-то ерунды. Обещал выступить перед Конклавом. Заступиться за интересы обычных, - Патрик хмыкнул, - не наделенных искусством магии смертных. Обычная чушь.

– Ленард сказал, за такую речь полагается награждать званием первого министра.

– Ленард преувеличивает. К тому же, я чародей, а если чародей станет в нашей стране еще и первым министром, все лорды закудахтают, что Тарнарих превращается в Таэрверн. Не обижайся, Остин, но после того, что выкинул твой отец, отношение к нам только ухудшилось.

Остин сделал паузу. Размешал ложечкой шоколадный десерт. Неторопливо, с неожиданным для себя изяществом, отправил порцию в рот.

– Мой отец, - сказал Фэринтайн осторожно, - говорит, что твой отец не совсем прав. Я к Совету еще не допущен, но дома слышу, как ты понимаешь, всякое. Мой отец полагает, что заигрывать с ними - неправильно.

– Заигрывать?
– Патрик чуть прищурился. Пил он не закусывая, и присутствие на столе десерта игнорировал.

– Возможно, я подобрал неверное слово. Но посуди сам. Что делает твой отец? Он ужом выкручивается, лишь бы придтись по душе сенаторам и купцам. Он говорит: "мы, маги, лишь слуги королевства, защитники против северной тьмы". А еще обещает им всем электричество и водопровод. Звучит прекрасно, но не слугу они в нем видят. Они видят двуличного сеньора, который задабривает своих крепостных красивыми посулами и объедками с господского стола. Пока они запрягают в свои кареты лошадей, а мы летаем по небу на металлических птицах, о каком служении может идти речь? Разумеется, они хотят равенства. Хотят наших технологий. Хотят иметь собственных ученых. Хотят иметь открытый университет. Вот только когда они это получат, мы им будем уже не нужны.