Чтобы поспеть за ним, мне пришлось почти бежать. Тем не менее я успевала поглядывать по сторонам: мерцающие флуоресцентные лампы под потолком, след от сигареты на линолеуме, серые стены давно просили покраски.

Внезапно Тоскано остановился, и я чуть не врезалась в его спину.

— У вас есть две минуты, — предупредил он, открывая дверь.

Перри вздрогнул, но, увидев меня, слегка успокоился. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной. Можно ли мне обнять его? Ощущения были нереальными, как будто мы все стали жертвами розыгрыша. Если бы это было так!

Я села напротив брата и положила руки на стол:

— Ты как, нормально?

Он пожал плечами.

— С тобой хорошо обращаются?

— Вполне. Но пока ничего и не было. Принесли мне газировки.

— Тебя не допрашивали?

— Я думаю, они ждут адвоката.

— Наверное, Спеллмен распорядился, — сказала я. — Тебя будет представлять адвокат мэра. Он уже едет. Тебя начнут допрашивать, когда он будет здесь.

Перри кивнул, разглядывая свои руки. Его лицо было болезненно-зеленоватого оттенка.

Мне показалось, что сейчас его стошнит прямо на стол.

— Все будет хорошо, Перри.

— Откуда ты знаешь? — прошептал он.

— Ты же не делал этого, правда? — сказала я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Нет. — Он посмотрел на меня неживыми глазами. — Я не делал этого.

Отринув все сомнения, я взяла его руки в свои:

— А если ты не делал этого, тебя не смогут обвинить.

— Смогут. Так всегда бывает.

— Только в кино, — ответила я, понимая, что это не совсем правда.

Перри смотрел в стол, он совершенно пал духом. Я думала, что бы еще сказать, но на ум ничего не приходило, и я лишь крепче сжала его руки. Мы молча сидели, пока не вернулся Тоскано и не сказал, что время истекло.

Он отвел меня обратно в комнату ожидания. Габриэля там уже не было. С моей матерью разговаривал представительный седоволосый человек в дорогом костюме; мама, похоже, пребывала в ужасе.

— Что происходит? — спросила я, направляясь к ним.

Мужчина в недоумении поднял на меня глаза.

— Это Клэрити, моя дочь, — сказала мама. — А это мистер Нельсон, адвокат Перри.

— Здравствуйте, — вежливо произнесла я. Мне не терпелось узнать, о чем они все-таки говорили.

— У нас проблема, — картонным голосом сообщила мама. — При обыске кое-что обнаружили.

— Орудие убийства? Его подбросили! Не может быть…

— Нет, не это, — прервал меня Нельсон, он говорил мягко, но уверенно. — В вашем доме обнаружена кассета с записью со стоянки ресторана. На ней видно, как ваш брат уезжает с жертвой именно в ту ночь, когда ее убили.

Украденная кассета… Перри идиот!

— Он взял ее, чтобы никто не знал, что он был с Викторией, чтобы никто не подумал, что это он. Но он не убивал ее!

— Подобные действия расцениваются как косвенные улики. Он украл пленку и спрятал ее — это целенаправленная попытка что-то скрыть. — Нельсон вздохнул. — Напрасно он это сделал. Это существенно затруднит дело.

— Мне нужно увидеть эту пленку. На ней может оказаться настоящий убийца.

— Клэрити, — обратился ко мне мужчина, — полиция считает, что настоящий убийца уже задержан.

Затем он стал твердить, что мы ничего не можем сделать и что нам лучше уехать; когда полиция примет решение — арестовывать Перри или отпустить его домой, — он позвонит. Скорее всего, это произойдет в течение нескольких часов, добавил он.

Мама послушала его и отправилась домой. Я же, представив мамину неминуемую истерику, решила пойти к океану.

По положению солнца я определила, что было уже далеко за полдень. Я не обедала, но не чувствовала себя голодной. Сняв босоножки, я шла босиком по теплому песку. Меньше всего мне хотелось встретить кого-нибудь из школы. Слухи об аресте Перри могли распространиться со скоростью гриппа.

Внезапно я остановилась, увидев парня, из-за которого еще несколько дней назад ощущала порхание бабочек в своем животе. Всего в паре метров от меня на песке сидел Габриэль. Он был только в шортах, рубашка лежала рядом. Габриэль глядел на океан, и я на мгновение пожалела, что не умею читать мысли.

Он тоже заметил меня и вскочил, стряхивая с шортов песок. Его широкие загорелые плечи обещали защиту, но я не нашла в себе силы улыбнуться.

Во мне боролись смешанные чувства. Физически меня влекло к нему, но разум предупреждал: остановись! Он не верил ни мне, ни моей семье. Он с презрением относился к моим способностям, хотя и не говорил почему. В самом деле, почему? Разве это как-то влияет на мою личность?