Сашка внимательно осмотрел готовые к подъему опоры. Черной несмываемой краской нанесено на каждую жирное кольцо. До этого кольца полагалось вогнать опору в котлован. А чтобы так получилось, надо копать еще день. Ищите придурков!

Сашка взял бензомоторную пилу, дернул за шнурок. Моторчик зажужжал, закрутилось полотно пилы. Сашка приладился и стал аккуратно, не спеша, резать опору.

Пройдя с полкилометра, Юрка вдруг вспомнил, что утром, когда шел на работу, он взял тренировочный костюм и тапочки: хотел в обеденный перерыв сделать разминку и провести бой со своей тенью. Стоп! Где же костюм? Где тапочки? Растяпа! Сверток с тапочками остался возле опор, лежит на пеньке.

С досады Юрка выругался, бросил инструменты и повернул обратно. Он то шел, то легонько бежал, злясь на свою забывчивость.

Сашка резал уже вторую опору, когда из-за кустарника выбежал Юрка.

— Тапочки, понимаешь, забыл. Тапочки…

За шумом моторчика и звоном пилы Сашка не услышал его голоса.

— Саня, ты что?.. — крикнул испуганно Юрка, схватив его за плечо.

Стало тихо, Сашка мигом остановил пилу. Жгло солнце, поднявшись над вершинами сосен, нудно пищал над Юркиным ухом комар.

— Ты что?.. — едва слышно повторил Юрка и, взглянув на мелкие котлованы, вспомнив странное Сашкино предложение, кое-что понял.

— Следил, курва? — спросил Сашка угрожающе, вплотную придвинувшись к Юрке. — Пришибу, если кому заикнешься!..

Он поднес к его глазам сухой, измазанный кулак.

Тогда Юрка отступил на шаг, втянул голову в плечи, замахнулся обманно левой, а удар нанес правой, повернувшись всем корпусом, как учил его общественный тренер Подключников, наказавший явиться на последнюю тренировку.

Сашка охнул и упал в траву.

Люди меняются. Но мы, живя бок о бок с ними, не всегда замечаем эти перемены. И вдруг, как бы прозрев, удивляемся: что с этим человеком произошло? Так удивился и Николай, глядя теперь на старшего брата. Куда девался тот паренек из ремесленного училища, в черной шинели, с блестящими молоточками на фуражке? Когда-то он, босоногий Колька, завидовал брату и гордился его фуражкой на деревенской улице. Но не было сейчас перед ним ни того паренька, ни самоуверенного молодого мужчины в кожаной куртке с молниями, который появился в их избе, залетев ненадолго из какого-то дальнего города. Николай искал сейчас в брате знакомые, родные черты и не находил. Совсем чужой, непонятный человек стоял перед ним.

Да и Сашка тоже удивился, встретив неломкий взгляд Николая, удивился, что тот выше его ростом, и понял, что брат властен сделать с ним все: прогнать, наказать, побить. Он даже усомнился на миг: да его ли это брат? Тот ли Колька?..

— Коля, — сказал он с надеждой. — Брат!.. — произнес он просительно.

И это слово, уже в который раз, обезоружило Николая. Как было бы просто прогнать кого-то другого! Сколько их — вороватых, ленивых, трусливых убрал он из бригады без сожаления. А что скажешь Сашке?

Ребята, уже изругавшие Сашку, излившие гнев, сидели в сторонке у костра, ждали его решения. Прости он сейчас Сашку, как потом станет смотреть им в глаза? Погибнет бригада, разбредутся ребята. Толя, тот бы решил быстро: убирайся со стройки, духу твоего чтоб не было, не позорь нас. Но что-то, то ли глупая жалость, то ли непередаваемое чувство, которое испытывают лишь к родному по крови человеку, мешало ему.

Николай встретился со взглядом Сашки, трусливым, бессильно-злобным. И понял: память хранила другого Сашку, а в жизни уже давно его не было. Николай посмотрел на часы, сказал тоном, каким когда-то еще в армии, приказывал солдатам своего отделения:

— Сейчас шестнадцать часов. В шестнадцать тридцать выйдешь на дорогу, проголосуешь. К восемнадцати успеешь в управление. Скажешь Владлену Петровичу: бригадир… — тут он заволновался, глубоко вздохнул и, заглушая жалость, произнес: — Бригадир отчислял тебя. Иди, — уже совсем тихо сказал он.

Сашка сделал шаг вперед к брату, но Николай, овладев собой, жестко повторил:

— Иди!..

И Сашка, сутулясь, побрел к шалашу собирать вещи.

С ним никто не заговорил, никто не смотрел на него, будто Сашки здесь уже не было. На ветке сидел бурундук, посвистывал: «я живу, я живу» — радовался, подлец. Сашка подумал, что зря тогда не подшиб его. Теперь бы не посвистывал над душой.

На сердце у Николая было тяжко, когда он смотрел, как по просеке, в сторону Анзебы, удалялся его брат Сашка с тощим рюкзаком на спине. Что сказала бы мать, узнав, как прогнал он родного брата? Что сказал бы отец, будь он жив?..

Медленно направился Николай к шалашу. Ребята все еще сидели у костра. Юрка радостно посмотрел на него. Женя преданно подвинулся, освобождая место получше, а хозяйственный Дима налил ему полную миску тетеревиной похлебки. Но он отодвинул еду, сказал:

— Пошли к опорам. Сегодня еще одну поднять успеем.