Данилов мысленно извинился перед другом, что не пришел сюда раньше. Не выбрал времени за десять лет. Он тяжело опустился на лавочку. Где-то в зарослях орешника пела неведомая птица. Голос ее был печален и тих.

А может быть, ему казалось все это. Разбросала по земле жестокая жизнь могилы его друзей. Лежит на Ваганьковском в Москве Ваня Шарапов. Степа Полесов нашел свой покой под этой покосившейся березой. Где-то под Бродами похоронен его лучший друг Сережа Серебровский. Положили в братскую могилу в Порт-Артуре веселого Мишку Кострова.

Ну что же, у этой могилы помянет он всех дорогих ему людей.

Данилов достал из кармана брюк четвертинку, любимый раскладной стаканчик и сверток с бутербродами. Аккуратно отбил сургуч с горлышка, шлепнул по донышку ладонью, и вылетела картонная пробка.

Забулькала водка, наполняя стаканчик.

– А мне нальешь, Ваня? – спросил за спиной до слез знакомый голос.

Данилов оглянулся. Облокотившись на ограду, стоял Муштаков. Был он в сером костюме, красивом галстуке, с неизменной трубкой в зубах.

– Володя. – Рука дрогнула, и немного водки выплеснулось на землю.

– Ты осторожнее, Ваня, – засмеялся Муштаков, – а то нам ничего не достанется.

Он раскрыл калитку, сел рядом с Даниловым и обнял его за плечи.

– Ну здравствуй, Ваня. Да пей же ты, а не то водку погубишь.

Данилов выпил, понюхал кусочек бутерброда, передал стаканчик Муштакову.

– Хотел ребят помянуть. Вроде как горькая память, а выходит – мы за веселую встречу пить будем.

– Выходит, так. Но все равно – за всех друзей наших, кто в землицу лег раньше срока. – Муштаков выпил и взял бутерброд.

Посидели тихо, думая каждый о своем, допили водку.

– Ты как узнал, что я здесь? – спросил Данилов.

– Я, когда в городе бываю, всегда на могилу к Степе захожу.

– Значит, это ты ее в порядке содержишь?

– Нет. Председательша моя, Клавдия Михайловна, очень об этой могиле печется.

И Данилов вспомнил Степины похороны и красивую, статную женщину вспомнил, она стояла у могилы с каким-то вдовьим лицом.

– Вот же какая история получилась, как в романе старом. – Муштаков разжег трубку. – Видела она Степана всего один раз и влюбилась на всю жизнь.

– Так она что, незамужняя? – удивился Данилов.

– Представь себе, нет.

– Действительно, прямо роман мадам Соколовой.

– Не читал.

– А когда тебе? Мы в десятом году из Москвы уехали в Брянск, отца назначили тамошним лесничим, а в «Брянских ведомостях» тогда перепечатывали из московских газет романы. Вот я и читал сочинения мадам Соколовой.

– Занятно. – Муштаков затянулся глубоко. – Ты меня, Иван, прости за те неприятности, которые на тебя посыпались после моей ночевки.

– Значит, знаешь?

– Знаю. Рассказали добрые люди.

– Ты, Володя, это близко к сердцу не бери. Не надо. Ты просто поводом стал. А причина другая была. Совсем другая. Если бы не ты, они что-нибудь другое нашли. Мне даже дружбу с Сережей Серебровским инкриминировали.

– Брось?!

– А хоть брось, хоть положи. Все едино для них. Им меня сожрать надо было любыми средствами. Ты лучше расскажи, как ссылку свою отбываешь.

– А как. – Муштаков выбил трубку о каблук. – Как все, так и я. В колхозе «Светлый путь» меня Кузнецова, председательша, приютила. А как узнала, что я покойного Степана знаю, так стал я для нее самым дорогим человеком.

– Кем же ты там работаешь?

– Завклубом, библиотекарем и учетчиком в правлении.

– А зарплата?

– Ваня, мне трудодни начисляют.

– А ты разве член колхоза?

– Нет. Только денег живых в этом хозяйстве люди давно не видели, хотя колхоз передовой. Ты в Глуховке был?

– Проезжал, помню, одни печи стояли.

– Сейчас село богатое. Клуб, парикмахерская, амбулатория со стационаром. Мы лучший колхоз в районе.

– А денег нет.

– Нет. Хорошо, что на трудодни картошку да зерно дают. Народ и этому рад.

– А живешь где?

– При клубе. Комната у меня. Пишу потихоньку.

– Роман?

– Вроде того. Пишу и прячу. А то ко мне куратор мой из МГБ повадился. Ты-то как?

– Сам видишь, воюю потихоньку.

– Ты про московские дела слышал?

– Сводки читаю.

– А я домой ездил. Сестра вернулась. Если бы тогда она дома была…

– Значит, ты бы не зашел?

– Нет. Позвонить бы позвонил, а заходить бы не стал.

– Получается так, не встреть я тебя в тот день на улице, не затащи домой, ты бы и не зашел?