Можно сказать, что Хариетго на своем скромном уровне поддержал римскую власть и отдалился от своих соотечественников. Но он был мелкой фигурой по сравнению с Атаульфом, Амаласунтой и другими известными нам личностями. Например, мы знаем о том, что в византийской армии во времена императора Анастасия служили два весьма известных военачальника-острогота — Годидискл и Бесса, не пошедшие вслед за Теодерихом в Италию в 488 году. Оба были знатными людьми13. Сисиф-рид, гот, «чрезвычайно верный римлянам», в 545 году поднялся до должности коменданта Ассизи14. Другой офицер-острогот по имени Генто, женатый на римлянке из Эпира, командовал римским отрядом, готовившимся к сражению с остроготами в 479 году15. Некий Сидимунд, по нашим сведениям, не состоявший на службе в Восточном Риме, владел богатым поместьем вблизи Эпидамна, а также получал доход от императора16. Но даже все эти люди — мелкая сошка в сравнении с самим Теодерихом, впоследствии названном «Великим». Когда в 526 году он умер, многие ли из его подданных вспомнили, что почти за полвека до этого, захватив Диррахий и часть Эпира, он в разговоре с римским чиновником по имени Адаманций заявил, что в обмен на определенные услуги он желает, чтобы восточное правительство назначило его «магистром армии» и «приняло его в Константинополе с тем, чтобы он мог занять место в общественной жизни (ро1у1еизопШ) так, как это делают римляне»?17 То есть даже в этом случае он жаждал того, чтобы отдалиться от своих соплеменников-готов, обеспечить себе высокое положение в римском обществе и римской политике и, возможно, закончить свои дни римским землевладельцем. Хотя он должен был знать, к чему подобные амбиции привели везеготов, он вряд ли мог даже представить себе, какую роль сыграют они в уничтожении его собственного народа.

2. Варвары в императорской армии

Говоря об Европейском континенте, мы должны попытаться представить себе длинные вереницы повозок, в которых везеготы и остроготы переезжали из одной провинции в другую в поисках земли, на которой они могли бы обосноваться. В горных районах управлять повозками было трудно. Однажды в Иллирикуме, вблизи Лихнида, восточные римляне нанесли ощутимый удар по остроготам, взяв в плен более 5000 человек и захватив 2000 повозок, некоторые из которых они сожгли, а другие использовали для транспортировки оружия и снаряжения18. После битвы при Адрианополе в 378 году, в которой, по словам современника,19 «целые армии исчезли как тени», везеготы в течение последующих сорока лет почти непрерывно перемещались отдельными группами из одной провинции в другую. Иногда они шли, глотая пыль от идущих рядом повозок (в одной из групп завоевателей повозок насчитывалось 4000), иногда отдыхали на них по очереди. Один из римлян, бывший в плену у варваров, сумел выжить и позднее написал стихотворение, в котором говорит о своем пребывании в плену, о пыли, повозках и тяжелых грузах, которые он носил20. Иногда само приближение бесконечного ряда повозок приводило римских горожан в такой ужас, что они все как один уходили из города, оставляя опустевший город варварам: именно так остроготы заняли Скат-пию, или Скатпис, в Македонии в 479 году21. В моменты опасности готы составляли эти повозки в круг, который сами они называли carrago и который представлял собой мощное оборонительное сооружение22.

Но самой основной проблемой был недостаток продовольствия. Довольно часто среди готов начинался голод, за которым следовала чума. Например, это случилось тогда, когда везеготы штурмовали македонские города23. Голод в городах и крупных поселениях несомненно, как и во время набегов в III веке, приводил к эпидемии24. При этом погибало столько людей, скота и всякой живности, что даже те районы, которые не были непосредственно вовлечены в боевые действия, становились жертвами голода и чумы, неумолимо и бесстрастно уничтожавших без разбора и захватчиков и местных жителей, солдат и мирное население25. По этой причине после Адрианополя многие везеготы были практически вынуждены поступить на службу в римскую армию, видимо, для того, чтобы избежать голода — ведь даже в III веке голод и чума заставляли некоторых готов вступить в императорскую армию26. Некоторые из готских вождей примкнули к Феодосию по совершенно другой причине (с. 39) и даже помогали ему разгромить отряды своих соплеменников, однако везеготы более скромного происхождения, вынужденные надевать римскую форму, считали своим долгом информировать своих соплеменников о планах и передвижениях римлян. Они постоянно «братались» со своими сородичами, помогали им при перемещениях, вероломно покидали римлян в критические моменты, а однажды почти позволили своим друзьям захватить в плен самого императора Феодосия I27. Их присутствие в императорской армии подчас подавляло и сеяло растерянность среди римских солдат, при этом они были безжалостны к жителям римских провинций, которых они были призваны защищать. Даже более высокая оплата и особые условия службы не служили гарантией их преданности, и Феодосию пришлось перевести некоторых из них в Египет, в то время как другие были, вероятно, переведены в не менее отдаленные провинции28. Фравитта придерживался других убеждений и был настроен совсем не так, как эти люди.

Подобное противоречие было характерно даже для свободных германцев, которые жили за границей Империи. Особенно хорошо нам известны войны римлян с аламаннами (жившими к востоку от Рейна и к югу от Майна) в середине IV века. Даже в тех случаях, когда аламаннский воин вступал в римскую армию, это не означало, что он будет всегда верен тем, кто выплачивал ему жалованье. Во время похода Константина 534 года римляне могли бы перейти Рейн и нанести серьезный удар по неприятелю, если бы не загадочное появление аламаннов на противоположном берегу, как раз напротив того места, где император втайне планировал переправиться через реку. Хотя улик не было, многие считали, что произошла утечка информации, и подозрение пало на трех высокопоставленных командиров римской армии, все трое из которых были аламаннами29. В другом случае Валентиниан I назначил одного знатного варвара из племени буцинобантов, Гортария, на высокую командную должность, но вскоре обнаружил, что Гортарий передавал военную информацию своим соплеменникам, с которыми Валентиниан в это время воевал. Император старался убедить Гортария в преимуществах римской цивилизации с помощью пыток, а когда тот признался в своей «измене», приказал сжечь его живьем30. Но не только варвары передавали военные секреты врагу. Цезарю Юлиану пришлось выдержать жестокую месячную осаду в Сенсе, так как дезертиры сообщили врагу о том, как мало полков находится с Юлианом в городе31. Во время великой кампании 357 года аламанны чувствовали себя уверенно как никогда, после того как некий дезертир сообщил им, что армия Юлиана насчитывает не более 13 000 солдат. Возможно, дезертиры даже сообщили неприятелю о тактических планах Цезаря непосредственно во время битвы32. Правда, в обоих случаях мы не знаем, кто были эти дезертиры по национальности.

И все же трудно поверить, что римляне могли в таком количестве принимать на службу варваров и продвигать их на командные должности, если угроза предательства с их стороны была крайне велика. В подробном рассказе Аммиана Марцеллина поражает как раз то, что подобные случаи были редки.

С другой стороны, некоторые аламанны помогали римлянам. Когда Юлиан в 357 году углубился на десять миль за Рейн, его предупредили о возможности опасной засады на основании «сообщения одного дезертира»; когда Валентиниан решил убить или похитить Макриана, вождя (гех) буцинобантов, дезертиры рассказали ему, где он может застать свою жертву врасплох33. Вождь аламаннов Гундомад противился желанию своих людей вступить в войну против римлян в 357 году, так как он был с римлянами в хороших отношениях. Вскоре после этого он был убит. Его брат Вадомарий, видимо, также не спешил воевать с римлянами и был вынужден сделать это только по настоянию своего plebs. Во всяком случае, сам он именно так объяснил свой поступок, и вряд ли это объяснение было выдуманным, ведь оно свидетельствовало о его недостаточном влиянии и популярности34. Вскоре после этого он примирился с римлянами и вырос до должности военного коменданта {dux) римской провинции Финикия. Впоследствии он помогал Валенту во время борьбы с узурпатором Прокопием осаждать Никею. Последнее упоминание о нем относится к 371 году, когда он совместно с неким Траяном командовал в войне против персов в Месопотамии35.

Нет смысла приводить еще примеры36. Во всех наиболее достоверных источниках информации, таких как Тацит, Аммиан или Прокопий, мы узнаем о том, что у всех варварских народов — и по ту, и по другую сторону границы, у остроготов, везеготов и аламаннов — среди местной знати были люди, тяготевшие к Риму, которые охотно согласились бы со знаменитым высказыванием Атаульфа об изменении отношения к Риму (с. 43). Без сомнения, основная причина подобных настроений была не только в том, что они хотели увеличить свои богатства, но в том, что, живя в обществе, которое знало о принудительной власти не больше, чем ахейцы Гомера, они стремились заставить своих соплеменников подчиняться их воле. Атаульф так же не мог заставить своих людей подчиняться «законам», как это не мог бы сделать Агамемнон с Ахиллом и мирмидонами. Но у Атаульфа был другой путь, которого не было у Агамемнона: он мог стать частью развитого и могучего государства, в котором понятие «закона», неведомое ахейцам, существовало в письменном виде уже тысячу лет. Таким образом, у Атаульфа была возможность поддержать и стать частью того римского мира, в котором он мог использовать принудительную власть по отношению к своим соплеменникам. Амбиции других варваров, возможно, были скромнее: все, чего они желали, это сменить свою убогую хижину к востоку от Рейна, к северу от Дуная или от Черного моря на виллу под Константинополем (как Эрарих и многие другие) или под Эпидамном (как острогот Сидимунд).

Были и такие, кто, как Хариетто, готов был довольствоваться жизнью высокооплачиваемого командира императорской армии.

Итак, пока бесконечные повозки готов тянулись на запад, мужчины, сопровождавшие их, могли о многом поговорить: не только о земле, где они, наконец, осядут, не только о запасах продовольствия, женщинах или рабах. Они могли еще и обсудить свое отношение к Римской империи, или — тот же вопрос, по-иному поставленный, — отношение к своим вождям.

В одном эти люди могли быть уверены в своих бесконечных путешествиях: если императорские войска, скорее всего, попытаются остановить их продвижение или даже нанести им сокрушительный удар, то местные крестьяне и горожане почти наверняка оставят их в покое и не станут с риском для жизни их останавливать. Апатия, которую проявляли жители провинций, хорошо известна, хотя и труднообъяснима. Мы видели (с. 93), что торговцы, моряки и люди других занятий помогали Велизарию защищать Рим во время великой осады 536-537 годов, хотя многие из них согласились на это потому, что Велизарий предложил заплатить им за их помощь. В 544 году, когда персидский царь осаждал Эдессу, римские солдаты, бывшие в городе, пошли в атаку на осаждавших, при этом «сельские жители и часть demos 'а» к ним присоединились37. В годы правления Юстиниана часто случалось, что степные кочевники вторгались во Фракию и Иллирикум, где император запрещал своим солдатам нападать на них: он хотел использовать кочевников в качестве союзников в войне против готов или других своих врагов. Тогда сельские жители захваченных районов сами нападали на этих «гуннов», когда они откатывались обратно за Дунай, так как те часто уводили с собой местных женщин и детей, которых они брали в плен с тем, чтобы превратить в рабов. Крестьяне часто побеждали в этих схватках, отбивали захваченных родственников и заодно отбирали у кочевников лошадей38. Мы знаем, что в Испании жители одной из крепостей, будучи мирными гражданами, тем не менее напали на свевов и убили многих из них (с. 161). Мы видели, как Северину удалось убедить жителей Норика напасть и разгромить отряд варваров (с. 111). В 443 году жители Азема в Мёзии разгромили отряд гуннов39. Но для того, чтобы набрать хотя бы дюжину случаев, когда сельское население активно сопротивлялось завоевателям, нам придется перерыть все древние источники. Опять-таки исключение составляет Британия, где граждане провинции или значительная их часть нападали на захватчиков и побеждали их трижды в течение V века — в 409 году, вскоре после 446 года и во времена загадочного Амвросия Аврелиана. Но как объяснить то, что в целом сопротивление было недостаточным? Было бы поверхностной точкой зрения утверждать, что граждане не сопротивлялись потому, что римские законы запрещали им носить оружие. Если мужчинам надо защищать свои дома и тем более свои жизни, они легко находят оружие. Furor arma ministrat. Возможно, более верное объяснение приводит Зосима. Рассказывая о разрушении везеготами Спарты в 396 году, он комментирует это так: «Даже сама Спарта погибла среди общего разрушения Эллады. Из-за римской эксплуатации (р1еопех1а) оружие и воины больше не защищали ее, вместо этого она была отдана правителям, которые были предателями и которые ревностно служили удовольствию завоевателей (то есть римлян) во всем, что привело к нашей общей гибели»40. Несчастья, обрушившиеся на один из самых знаменитых городов древнего мира, были вызваны более глубокими причинами, чем мимолетный набег везеготов. Римское правление не лишило граждан оружия. Оно отняло у них стремление к победе и волю к жизни.

3. Обращение варваров в христианство

В период между обращением Константина в 312 году и воцарением Юстиниана в 527 году католическая церковь, насколько нам известно, не направляла миссионеров за границу Империи для обращения живших там язычников. Ульфила поселился среди готов за нижним Дунаем для того, чтобы в качестве епископа служить тем христианам, которые уже жили в Готии41. Палладий был послан Папой в Ирландию в 431 году с тем, чтобы служить «шотландцам, верующим во Христа»42. И мы не знаем ни одного императора этого времени, который бы верил, что общая религия может служить мостиком между двумя государствами. Однако в отношении еретиков это не совсем верно. Везеготский король Теодорих II, арианин, послал Аякса к галисийским свевам в Испанию, и тот обратил этих варва-ров-язычников в арианство (с. 195). В католичестве в IV, V и в начале VI века ничего подобного, пожалуй, не происходило.