к своему рабочему месту, поглядывал на приборы, примеривался к кранам и тумблерам, чтоб, в случае необходимости, дотянуться до них почти не глядя. И слышал, между прочим, как толпа зевак и корреспондентов устремилась куда-то в конец полосы.

«Чего это они там потеряли?» — подумал он безо всякого интереса и, продолжая глядеть на приборную доску, сказал механику:

— Ну-ка, Билл, запускай мотор, поедем. «Гоу мотор», одним словом. Так, что ли, по-вашему?

— Ес, сэр!

— На взлете будешь мне подсказывать скорость. То есть тэл ми спид, вен ай буду делать, ап, то есть взлет. Фэрштейн?

— Ес, сэр!

Оказалось, что Билл прекрасно понимал все, что ему говорил Слепнев.

Когда мотор был запущен и прогрет, Слепнев дал газ — самолет сперва медленно, а потом все скорее и скорее пошел на взлет. Механик, свесившись над пилотом, диктовал ему на ухо скорость.

«Скорость отрыва», — отметил про себя Слепнев и плавно взял штурвал на себя. Самолет очутился в воздухе. Впереди мелькнула толпа. Чего это они там нашли? Мотор тянул нормально, машина была более или менее устойчивой. Земля стала заволакиваться дымкой.

Когда Маврикий Трофимович вернулся, он, между прочим, спросил переводчика:

— Чего это все побежали в конец полосы?

— Чтоб сфотографировать.

— Что там фотографировать?

— Обломки вашего самолета, сэр.

— Очень сожалею, что я не оправдал надежд, — с притворной скорбью произнес Слепнев.

— Мистер Слеп, как вам понравилась наша машина?

— Ничего. Летать можно.

— Вам, наверное, еще не приходилось летать на таком скоростном современном самолете?

Слепневу этот вопрос не очень понравился, и он небрежно бросил:

— Отчего же? У нас подобные самолеты еще кое-где сохранились. На окраинах России.

Леваневский также разочаровал представителей прессы и зевак, которые жаждали крови, сувениров и сенсационных сообщений.

На другой день Леваневский, Слепнев и Ушаков вылетели в Ном.

Погода была много хуже, чем этого требовалось для безопасного полета.

Самолеты, казалось, нырнули в разбавленное водой молоко и застыли на одном месте. Пришлось идти на бреющем полете в белой мгле, ориентируясь только по еле видимым телеграфным столбам.

Появление русских летчиков в Номе показалось противоестественным: в такую погоду, а особенно после катастроф, здесь не принято было летать.

Тут их ждала радиограмма правительственной комиссии. Леваневскому с Ушаковым на борту предписывалось немедленно вылететь в Ванкарем, а Слепневу остаться в Номе и ждать дальнейших распоряжений.

Они узнали и о «гибели русского полярного героя Ляпидевского», и об исчезновении групп Каманина и Галышева.

Перед вылетом в Ванкарем поступило сообщение, что слухи о гибели Ляпидевского и его товарищей оказались ложными. Это не могло не поднять настроения наших летчиков. Слепнев прихватил с собой эти газеты, чтобы подарить их при встрече Ляпидевскому.

— Итак, наши расчеты оказались правильными, — сказал Леваневский. — Мы будем первыми в лагере.

— Пожалуй, что так, — согласился Слепнев.