— Ты хочешь продолжить?

Он довольно долго не отвечал.

— Да.

Я тщательно подбирала свои слова.

— Она будет в гневе оттого, что проиграла тебе. Испугается, что так будет и дальше. Она может обострить конфликт из-за этого. Она может попытаться побольнее ударить тебя. — Я помолчала. — И она может снова нацелиться на твое прошлое.

— Очень вероятно, что так она и сделает. Но это не изменит моего решения. — Он слегка улыбнулся. — Я пытался научить тебя бороться за гранью страха, Мерит. Я не могу играть в труса.

— Тогда ладно.

Он снова посмотрел на меня.

— Ладно?

— Ладно. Я согласилась поддерживать тебя в этом давным-давно. Я не собираюсь менять свое мнение, потому что это тяжело. — И о тебе я также не собираюсь менять своего мнения, подумала я. Но я все еще хочу слегка тебя треснуть.

— Это точно было нелегко для нас, — сказал он.

— Да, было. Это было сущим кошмаром, и это тяжело сказалось на Доме. Но это то, на что я согласилась.

На его лице появилось множество эмоций — трепет, удивление, любовь. И, может, немного сожаления о том, что я не дала ему повода все бросить, уйти, когда так было бы гораздо проще поступить. Но он меня такому не учил; как раз наоборот. Он надел футболку, влажные концы его волос чуть касались воротника. Затем он прислонился к комоду и сполз на пол, приподняв колени.

Я присела у противоположной стены, предоставляя ему тишину.

— Обычно это та часть, где ты просишь меня поговорить, — сказал он.

— Я уже просила. Ты отказался.

Он издал резкий звук согласия и прошелся руками по волосам.

И там, на полу, в футболке и пижамных штанах, Этан Салливан начал рассказывать.

— Как ты уже знаешь, я был солдатом. В смысле, пока был человеком. Мы были в Нердлингене [81] , в южной Германии. Мы были в меньшинстве, и, честно говоря, без командования. Но каждый делал то, что должен был.

Мне сдавило грудь. Я видела, как он умер, будучи вампиром, и мне не особо хотелось представлять его смерть в качестве человека посреди поля боя, в темноте и одиночестве.

Этан потер плечо в том месте, где в него попала стрела, лишая его жизни.

— Наступила ночь, и пришел Бальтазар.

— Он создал тебя, и ты пошел с ним.

Он кивнул.

— На протяжении десяти лет мы путешествовали. Грабили и еще что похуже.

— И Николь была с тобой.

Пауза, затем еще один кивок.

— Она родилась на Мартинике [82] , путешествовала по Европе с людьми, которые считали, что она их собственность. Бальтазар сделал ее вампиром.

— Тем самым освобождая ее.

— Да. Она сразу к этому приспособилась — биологически, стратегически. Он был безумным — нестабильным, сложно предсказуемым. Но она научилась справляться с этим. Он считал меня солдатом; ее же он считал призом. Их отношения были весьма необычными, хотя даже она не стала бы спорить, что у него было немного уважения к жизни, человеческой или еще чьей. Его бессмертие, по иронии судьбы, сделало его черствым по отношению к ней. Если любой может стать бессмертным, обменяв немного крови, то жизнь — дешевка.

— Жизнь была дешевкой... такой же была и любовь. Бальтазар приучил нас быть монстрами. Брать, что мы хотим, остальное отбрасывая. Брать того, кого мы хотим.

В моем животе заселился страх от беспокойства в его глазах. Затем его взгляд снова ускользнул и вернулся в прошлое.

— У меня были женщины, Мерит. — Он запустил пальцы в волосы. — Бесконечная череда за все эти годы. На протяжении десятилетий подряд у меня были женщины. Я еще не научился брать кровь, не получая удовольствия. Это часть того, кем я был, кем меня научили быть. Приучили быть.

Он снова посмотрел на меня.

— Кем Бальтазар приучил меня быть.

Мой голос казался таким тихим.

— Это то, что ты не хотел мне рассказывать? Потому что у тебя были любовные связи?

Он кивнул.

— Не было никакой верности. Не было никакой преданности. Был только... упадок. — Он помолчал. — Николь была одной из тех любовниц. Лишь короткий промежуток времени. Но поскольку я вроде как честен...

Он не закончил мысль, но дал мне, поняла я, время подумать, собрать мои собственные мысли.