Я не отвечал водителю, и Лиза молчала. Если бы я только мог, я бы сказал ему, что я самый счастливый человек, хоть я и выхожу не на той

остановке! Лиза назвала причину - ту же самую, что и в эпиграмме! "Она запуталась с темнотой"! И ничего другого, даже, если бы хотела, не

могла придумать потому, что она всегда говорила мне правду!

Лиза пришла на прием через день с огромным букетом полевых цветов, она их завернула в фотобумагу, чтобы не повредить лепестки. Это были альпийские дикие цветы - фиолетово-лиловые "гладиолусы", похожие на орхидеи. Я очень плохо разбираюсь в цветах. Она собирала их сама на станции утром. Наверное ранним утром там было много других цветов, но она из всех выбирала только эти, и можно не быть психологом, чтобы угадать ее состояние в то утро.

Она появилась в час дня, я встретил ее у дверей кабинета, когда вернулся после обеденного перерыва. Прием у меня начинался с трех. Я никак не мог отыскать ключ и решил, что я его где-то оставил. Лиза стояла рядом.Потом я нашел ключ и молча пригласил Лизу в кабинет. За все время мы не сказали друг другу ни слова.

– Это Вашим больным, пусть они поскорее поправятся.- Она положила цветы

на кушетку у стола медсестры. Лиза сначала хотела положить их на ее пустой стол, но почему-то раздумала. Она всегда четко ориентировалась в ситуации, и ей показалось неудобным, если когда кто-нибудь войдет и увидит, что цветы еще не успели поставить в воду. Поэтому положила их рядом с собой.

В кабинет без стука вошла медсестра из отдела статистики, родственница моей жены, и я запаниковал. Я тотчас поднялся из-за стола ей

навстречу. Она молча протянула мне какие-то бумаги, я их взял, не глядя, и положил на свой стол. Невольно я повернулся к ней спиной, загораживая Лизу. Я торопливо выхватил из настольного набора листок с направлением:

– Как фамилия?
– обратился я к Лизе. Лиза подняла голову, посмотрела на меня спокойно - до нее не дошел смысл вопроса.

– Перова?
– я тут же сам вспомнил фамилию, а Лиза не успела ее назвать.

– Извините, две минуты. Вам надо будет повторить анализы и тогда все решим. Подождите.

И Лиза опять не успела ответить, как я уже подписал бумаги, вернул их медсестре, и та сразу вышла. Я чувствовал, что я выгляжу деревенским идиотом! Если бы меня сейчас спросили: отчего я так испугался?
– я бы не смог вразумительно ответить, и кого я спасал?
– неизвестно. Вышло так, что после вчерашнего вечера, я опять спасал себя, и я неуверенно улыбался, боясь, что Лиза расплачется.

– Простите, доктор, вышла накладка. Мне так плохо было вчера, что я подумала: зачем мучиться? Я хотела умереть, и, когда Это решила, просила Небо, если Оно будет против, остановить и подать какой-нибудь знак. Для этого мне пришлось выйти из дома - я ничего другого не смогла придумать, как только поехать на станцию, чтобы собрать там свои бумаги. Из всех знаков я просила Единственный - позволить мне увидеть Вас, и Небо сжалилось утром. Мне повезло, но я боюсь, что в следующий раз, когда опять захочу испытать Небо, то Небо отвернется от меня. Но это не та цена, которая бы меня не устраивала, наоборот, я соглашусь с радостью, хоть у меня больше ничего не осталось, кроме этой рулетки. И я знаю, что обязательно вновь захочу испытать Небо. Самое печальное, что Это Было Против Вашей Воли, и что гордость не позволит мне когда-нибудь изменить условия договора. Простите меня, ради Бога! Потом я все равно поехала на станцию и эти цветы с моей могилы, потому что я раздумала. Простите меня, доктор. Я весь год стою перед Вами на коленях и изображаю независимость. Это так печально. Теперь у меня не осталось даже рулетки, поэтому я говорю.

Лиза повернулась и пошла к двери. Я обалдело смотрел ей вслед, я не мог встать и закричать от боли. В дверях она оглянулась.

– Лиза, живи!
– я успел ей сказать до того, как она закрыла дверь.

Моя самая человечная на Земле профессия повредила мне самому.

Я сидел и смотрел на цветы, собранные Лизой. Глубокий фиолетовый цвет альпийских гладиолусов- цвет магии и чуда, самый таинственный, мистичный, и пьянящий разум. Загадочный образ в виде восьмерки с волнистыми, как лепестки орхидей, краями горел в моем воображении, подавляя психику и повергая душу в меланхолию и жертвенность. "ЭТО Было Против Вашей Воли" - из сумрачности внутреннего мира, из тумана, из подсознания слова оказывали гипнотическое воздействие. Я знал, что теперь остался один, но в ту минуту я не сознавал, что сам

спровоцировал весь этот спектакль и ничего другого я не желал более, чем смирения перед обстоятельствами.