Вот и дом Вадима Петровича. Топая по деревянным ступеням, живо поднялись по лестнице. От сотрясения упал висевший в коридоре таз, поскакал вниз. Дима поймал его, водворил на место.

Студия позвонила, но никто не вышел на звонок, нажала на дверь — и та отворилась. Вадим Петрович лежал на раскладушке лицом вниз, никак не реагируя на вторжение студии. Кроме этой раскладушки, никакой мебели в комнате не было. Косо висел на стене портрет Жанны Эбютерн, сиротливой стопкой лежали на полке чьи-то рисунки.

— Насовсем ушла, — констатировал Рафаил. — Когда мачеха насовсем уходила, она всю мебель с собой увезла.

Вадим Петрович поднял голову, посмотрел на ребят долгим непонимающим взглядом, потом приподнялся, спустил на пол ноги, пружины раскладушки тоскливо скрипнули.

— Вы не расстраивайтесь, — сказала Лилька. — Не стоит она этого.

— Типичная мещанка, — сказал Аркаша.

— Не надо так о ней… Сам виноват, — глухо сказал Вадим Петрович, — только все равно неожиданно. Не привык еще… Это как незапланированная комета, вынырнула из другой галактики, и никто не знает, откуда и почему. — Он пошевелил пальцами ноги — из дырочки в носке выглянул желтый ноготь. — Так вот, появилась комета — и что-то нарушилось в равновесии…

— Знаем, какая комета, — сказала Лилька. — Уезжать собрались. Только ничего из этого не выйдет. Не отпустим.

— Нет, конечно.

— Какой разговор!

— Наведем порядок — будет чисто и уютно, — сказала Лилька. Она подошла к портрету Жанны Эбютерн, поправила, чтобы висел ровно.

Валерику опять бросилось в глаза сходство Лильки и жены Модильяни.

Наводить порядок было не в чем, нечего двигать, не с чего стирать пыль. Лилька вместе с Рафаилом и Славой Кузовлевым пошли на кухню. Послышалось позвякивание пустых бутылок, составляемых в шеренгу.

— Когда мачеха ушла, — делился своим опытом Рафаил, — папашка здорово запивал, но потом ничего, потом как обычно.

Аркаша поставил чайник на газ, Дима побежал за «дунькиной радостью». Не грех было и печь затопить, видно по всему, давненько она не топилась. Валерик и Рафаил сунулись в дровяник — ни полешка.

— Эх и шляпа же я! — задумался Рафаил. — Это ж мне Вадим свои дрова-то привез.

— Выходит, — подтвердил Валерик. — Но ты не переживай, — тотчас успокоил он друга, — давай к магазину, там уж мы точно разживемся ящиками.

Принесли ящиков, быстрехонько обратили их в дрова.

И вот уже заполыхал огонь в печи, вместе с легкой занавесью дыма распространялось тепло. В комнату вошли ребята с чайником и конфетами. Вадим Петрович поднял голову, глаза его были печальны, но в уголках губ затеплилась улыбка.

— Спасибо, ребята… пришли.

Город все не кончался, держал велосипедистов в плену своих бессчетных каменных коробок. Дорога прерывалась светофорами, где велосипедисты попадали в столпотворение машин, в густой чад выхлопов, тягуче однообразно шла по прямой, выматывая силы. Делая размашистый вираж, взлетала на дамбу. Взблескивало прятавшееся за городьбой унылых заборов зеркало заводского пруда. И снова — дома, дома.

Наконец навстречу вынырнула табличка с названием города, круто перечеркнутая красной полосой. Вольно распахнулось поле, рванул ветер, насыщенный запахом сырой земли, сладковатым и терпким от весеннего брожения.

Ехавший впереди Андрей Старков свернул к кювету, не без лихости, пронеся ногу над рулем, спешился.

— Привал, парни! — хрипло скомандовал он подкатившим Васе Воропаеву и Лене Тищенко. Спустил с плеч рюкзак — ярко-желтая его ветровка вздулась пузырем, снял шапочку, украшенную веселым помпоном, каким-то чудом державшуюся на самой макушке, вытер ею вспотевшую шею.

Подъехали Леша и Саша Кузин, через какое-то время Вовик Коростелев, Оля Молчанова, последним уже — Антон. Расположились на склоне кювета.

— Ой, что это? — пискнула Молчанова. — Смотрите сколько!

По всему кювету росли невзрачные на тонких суставчатых ножках цветы.

— Мать-мачеха, — солидно сказал Антон. — А у нас в лесопарке появились подснежники и медунки.

— Пойдем, Молчанка, поищем подснежников, — сказала Лена Тищенко. И девочки побрели через поле к росшему неподалеку леску.

— Слишком не расползайтесь! — крикнул им вдогонку Андрей. — Ждать не будем!

Обновленно, свежо зеленел по опушкам сосновый подрост. Осины только-только начали распускаться — будто воздушные платьица на деревьях, гладкая кора обрела молочно-зеленый оттенок. Березы — нарядные, как школьницы перед последним звонком.