— Я-то при чем?.. Да и это… печенье ели.

— Утекла картошечка, — поджала губы Молчанова.

— Эта — последняя, — подтвердила Лена Тищенко, делая в кузинском рюкзаке ревизию.

— Мешок не мой — школьный, — оправдался Кузин, — откуда я знал?!.. Нагрузились, как ишаки…

— Не нашивал ты еще настоящего рюкзака, — сказал Антон.

— Я сам взвешивал, — сказал Андрей, — у всех одинаково.

— Шибздик! — уничтожающе сверху вниз посмотрела на Кузина Лена Тищенко. — Давай твой узелок — сама повезу, а то еще надорвешься.

— Не сам же я эту дыру провертел, — промямлил Кузин.

— Еще бы сам! Но картошка падала, видел, наверно? — сказал Антон.

Сняв очки, Кузин дышал на них, протирал полой новенькой, купленной как раз к походу штормовки, надев обратно, глядел на злополучную дырку в рюкзаке и, кажется, никак не мог ее разглядеть.

— Попробовали бы в очках, а потом говорили, — выдавил из себя Кузин. — Запотевают, вообще ничего не видно.

— Значит, не видел?

— Один раз, — сознался Кузин, — скакнула. Не останавливаться же! Отстать можно.

— За такого обормота брать на себя ответственность! — Андрей поддел носком кроссовки комок грязи, послав его на середину дороги. — Да в гробу я видел! Хватит, попутешествовали — и домой!

— Позорно как-то, — сказала Молчанова. — Нас провожали, а мы… Скажут, испугались трудностей.

Не дожидаясь команды Андрея, Лена Тищенко оседлала свою «Каму», съехала с асфальта на грунтовую дорогу, за ней, на ходу дожевывая, остальные.

Андрей ехал теперь замыкающим. Туристы, снисходительно думал он о ребятах, наблюдая, как кто крутит, на ком как сидит рюкзак. Лена Тищенко в трико с белыми лампасами и в кроссовках, но вид все равно не спортивный. Нажимает на педали пятками — и коленки смешно, механически как-то, ходят в стороны. И «Кама» под ней с поднятым до верхнего предела седлом кажется совсем игрушечной. Но крутит она легко, рулит с толком. Держится самого края дороги, где корни трав и деревьев скрепляют грунт. Иногда, объезжая грязь, круто берет в сторону, виляет меж сосенок, выбегающих к самой проезжей части.

Молчанова катит за Леной след в след. Она — тем более не спортивна. Вместо шапочки — платок, из-под которого то и дело выбивается на глаза жиденькая прядка волос. Оглядывается. Рот приоткрыла, дыхания не хватает, зубки поблескивают, маленькие, остренькие, передние два чуть длиннее остальных. В штормовке она — как в плаще, руки торчат спичками. Но крутит, от других не отстает. Физические данные — не главное в походе, думает Андрей, нужна воля. У Молчановой она есть.

Земля чавкала под колесами, на шины налипала грязь, но вильнешь на траву, разбрызнешь чистую лесную лужицу — ошметками отлетит грязь, крутить как будто становится легче. Но ненадолго, конечно. Вот Молчанова остановилась, подняла ветку, принялась очищать колеса. Вовик и Кузин последовали ее примеру. Андрей проехал мимо них, догнал Антона, который уже тащил велосипед на себе.

— Не добраться нам к ночи до Выселок, — сказал Андрей, спешиваясь и утопая по щиколотки в слякоти.

— Черепашьи темпы, надо бы поднажать.

— Дошло наконец, а я тебе что говорил?

Снежная крупка сыпала злее, гуще, пар шел изо рта, но спины все равно мокрые. Волокли велосипеды молча. Каждый замкнулся на своем. Кузин заходил вперед, останавливался, у всех на виду протирал вспотевшие очки.

Дорога пошла в гору, грязи стало поменьше. Забрались, отдышались, помчали вниз. А внизу лужа. Не лужа, а море разливанное. Кто удачно затормозил, кто успел свернуть, только Вовик сплоховал — валежина под колеса. Вовик полетел рюкзаком вперед, не выпуская руля. Так с рулем в руках и приземлился. Велосипед в одной стороне, а он с рулем в другой.

— Больно? — подошла к нему Молчанова.

— Чуть не упал, — сказал Вовик, глядя на лужу. До нее был один шаг, так что было основание полагать, что ему еще здорово повезло.

Ребята ощупывали его, оглядывали: цел? как ноги? голова?..

— А что у тебя с лицом? — вдруг сказала Молчанова. — Набекрень как-то.

— Это? — потрогал щеку Вовик. — Ах, это! — засмеялся он. — Это — припухлость. От зуба, наверно. Зуб у меня побаливает.

— Флюс, что ли?

— Ага, флюс.

Повертели Вовика и так и эдак: действительно, как ни верти — припухлость.

— А куда же мамка твоя смотрела? Не видела, что ли, припухлость? — сказал Леша.

— Не, не видела, я ей не больно на глаза показывался.

— Намаемся мы с тобой, — сказала Молчанова.

— Самое главное, ноги целы, — заключил Андрей, отнимая у Вовика руль, который он почему-то никак не хотел выпускать из рук. — Башка — фиг с ней. Придерживай, знай, на ухабах, чтоб в штаны не упала, вот и все дела.

Почему-то это скорее грустное, чем смешное, приключение подняло настроение. Закрепили как следует на Вовкином велосипеде руль, свернули с дороги на обходную тропку. Пока она шла в гору, катили велосипеды, но чуть стало ровнее — поехали. Петляли вместе с тропкой меж деревьев, задевая колючие лапы сосенок, которые щедро одаривали холодной дождевой влагой. Шины неслышно подминали прошлогоднюю мягкую хвою и коричневый палый лист, крутить было довольно легко — ни грязи, ни колдобин. Тихо, только раскачиваются в вышине, неприютно скрипят мачтовые сосны. Поля давно кончились — запущенный, дикий лес.