— Не сказал, — подтвердил Тюлень.

— Так-то, Загнилеша.

На минуту Феде Елкину стало жаль Большого Гопа. Как это? — за всю жизнь не услышать ни одного «спасибо». Но потом Федя подумал, что виноват в этом сам Большой Гоп. Видимо, за всю жизнь он не сделал людям ни одного доброго дела. Гордится тем, что давал людям прозвища. Подумаешь, щедрость какая!

— Слон все еще на него из-за мыла дуется, — сказал Тюлень.

— Еще бы. Вот скажи, Силыч, когда ты был маленьким, ты знал выражение — «мыла наелся»?

— Так ведь время какое было! — запричитал Силыч. — Щелоком все больше мылись, золой, стал-быть. При карасинке, бывало… Да исчо царские сатрапы, они ведь за малейшее проявление…

— Не надо, не гони картину. Сам же говорил, что батя у тебя служил каптенармусом и мыла у вас было навалом, на барахолке торговали…

— Не надо, Силыч, тут все свои.

— Прикидывается образованным, а выражение не знает. Оно у каждого школьника на языке. Слушай, дракоша, я тебе поясню, откуда оно взялось… Стою я однажды в подворотне и пускаю пузыри. Не мыльные, заметь, мыльные — любой дурак может. Меня еще дедушка Гоп научил другому, очень хитрому способу. Отпилишь кругляш от катушки, сунешь его в рот и дуешь потихоньку. Так вот, пускаю я пузыри — и тут идет Слон из музыкалки. Когда он был школьником, он всю дорогу таскался с трубой в черном футляре. Остановился, интересуется, как это у меня получается. Я ему говорю, дело нехитрое, надо только съесть кусок хозяйственного мыла. Спрашивает: а можно земляничного? Нет, отвечаю, только хозяйственного по 19 коп. И съел ведь. Намазывал на хлеб и ел, ел… ел. Он ведь настырный… Уж чего захочет, того добьется… С тех пор и повелось: сделает кто-нибудь каку-нибудь глупость, ему говорят: ты что — мыла наелся? — Гопкомпания засмеялась, а Большой Гоп заключил: — Не уважают, Силыч прав, потому что не боятся.

— Вопче, при его способностях он мог быть замминистром всех банно-прачечных дел, — посыпал немного соли на рану Большому Гопу Силыч.

— А министром кто? Уж не ты ли, плесень?

— Не расстраивайся, — попробовал успокоить Большого Гопа Тюлень, — ты все-таки личность известная… В милиции, по крайней мере.

— Но там меня не боятся и не уважают.

— Надо что-нибудь придумать. Может, ты, Загнилеша, порекомендуешь что?.. Послушай, что ты все время молчишь да молчишь?..

— Дремлет. Утомил ты его своим рассказом.

— Придумай, Загниленчик, шевельни извилиной.

— Я придумал, — сказал Силыч, — перекрою вентиль — пущай померзнут. Сегодня минус пять — холодно. — И он наглухо завернул вентиль системы отопления.

— Силыч молодец.

— Сообразительный, — Тюлень принялся надувать матрас, чтобы прилечь немного отдохнуть.

— Голова!

— Другой раз сидишь в кабинетике, как назло, система в порядке, краны и канализация не текут. Никто не приходит, поругаться не с кем, чаю с лимоном уже попил. Так и саднит чегой-то на сердце… Стал-быть, и перекроешь вентилечек какой-нито… Эхе-хе!

— Что-то холодно больно, уснуть не могу, — пожаловался Тюлень.

— Терпи, Тюля, им наверху исчо холоднее.

И гопкомпания снова принялась вспоминать свое счастливое детство.

— А однажды, Загнилеша, слушай, ну умора, — заговорил после небольшой паузы Большой Гоп. — Однажды я натер доску подсолнечным маслом, и Генаша, физик наш, никак не мог записать условия задач для контролки. Перепробовал все мелки — толку никакого! Потом догадался, почему доска скользкая, спрашивает, кто сделал? Все молчат… Тюлень уже тогда отличался. Умел спать сидя и с открытыми глазами. Так вот, сидит он, как чучело, глаза выпучил. Я толкаю его в бок, он просыпается. Я ему на ухо: тебя к доске. Он встал, дурак, и вышел к доске. Ну умора!..

Все засмеялись, Тюлень тоже. Он не был злопамятным, этот Тюлень.

Потом гопкомпания начала мечтать о том, как она весело заживет вчетвером, с Загниленом. У Феди и Грини создавалось впечатление, будто Загнилен не возражает, во всем с ними соглашается.

Хлопнула подвальная дверь. Послышался чей-то ворчливый голос… шаги по лестнице, тяжелые, скрипучие.

— Эт-то он! — проблеял Тюлень.

— Кто?

— Хозяин зверюги.

— Шухер! — шепотом закричал Большой Гоп и первым ринулся вон из Маленькой подвальной комнаты. Федя Елкин с Гриней едва успели нырнуть в узенький подвальный коридорчик. Быстро-быстро перебирая руками и коленками, поползли по трубам, туда, где светила в темноте дырка. За ними, чуть ли не наступая руками на их пятки, ползли Большой Гоп, Силыч и самым последним — Тюлень. Кто-то сказал довольно грубо:

— Интересное дело, вентиль системы отопления закрыт и причем наглухо, а подвальная дверь открыта и причем настежь.

— Сантехник это, — сдавленным шепотом сказал Силыч.

Федя и Гриня тоже узнали голос сантехника Бори.

— Скажи ему пару ласковых, — посоветовал Большой Гоп Силычу. — Управдом ты или нет?

— Не ровен час, науськает свою бутафорию! Да и не мой он, этот сантехник, не подведомственный.

Зажурчала в трубах вода, они быстро стали нагреваться.

— Ты, Силыч, виноват, — сказал Тюлень, — не надо было вентиль трогать.

— Голова! Мало тебя царские сатрапы розгами пороли. Старый гриб!

— Я, конечно, извиняюсь, — начал оправдываться Силыч, — но кто втравил нас в эту историю? Кто обещал склад или — на худой конец — клад?.. Сидел бы я сейчас в своем уютном кабинетике и пил чай с лимоном.

— Не надо, Силыч.

— Он хочет, чтобы мы его скормили Загнилену. Ишь, долгожитель нашелся!..

Так они бессовестно ругались, а Феде и Грине ничего не оставалось делать, как только слушать. Но вот наконец ребята подползли к дырке… В дырке стояли ноги. В древних, забрызганных грязью ботах и клетчатых брюках. Они постукивали друг о дружку, как будто стояли давно и порядком успели замерзнуть. Федя и Гриня погнали дальше, до самой стенки коридорного тупичка.