Нужно отметить, что большинство настоящих ученых сознавали в то время беспочвенность и опасность вульгарных требований немедленно диалектизировать науку. Пока это было еще возможно, они или отстранялись от дискуссий на эту тему, или же пытались урезонить рьяных, но слабо разбиравшихся в науке пропагандистов «диалектического естествознания». Это настроение хорошо выражено известным в те годы биологом А. Ф. Самойловым. Он призывал подобных пропагандистов «на деле доказать, что они, применяя диалектическое мышление, диалектический метод, в состоянии пойти дальше, скорее, с меньшей затратой труда, чем те, которые идут иным путем. Если они это докажут, то этим, без всякой борьбы, без излишней бесплодной оскорбительной полемики, диалектический метод завоюет себе свое место в естествознании. Естествоиспытатель прежде всего не упрям. Он пользуется своим теперешним методом только и единственно потому, что его метод есть метод единственный. Такого естествоиспытателя, который желал бы пользоваться худшим методом, а не лучшим, нет на свете. Докажите на деле, что диалектический метод ведет скорее к цели, — завтра же вы не найдете ни одного естествоиспытателя недиалектика» [91] .

Но такая постановка вопроса не устраивала борцов за диалектическую науку. От хлесткой, но малоквалифицированной критики «метафизической» науки [92] они постепенно переходили к прямому вторжению в ход научной работы, к организации проработок и чисток в науке, к поддержке упомянутых выше вульгарно-диалектических псевдонаучных «учений». В своих «Размышлениях натуралиста» В. И. Вернадский так оценивает идейную сторону этих событий: «Введение диалектики природы в философский кругозор нашей страны, в ее официальную философию, в наше время огромного роста и значения науки — является удивительным историческим явлением… Философы-диалектики убеждены, что они своим диалектическим методом могут помогать текущей научной работе… Мне представляется это недоразумением. Никогда никакая философия такой роли в истории мысли не играла и не играет. В методике научной работы никакой философ не может указывать путь ученому, особенно в наше время. Он не в состоянии точно охватить сложные проблемы, разрешение которых стоит сейчас перед натуралистом в его текущей работе. Методы научной работы в области экспериментальных наук и описательного естествознания и методы философской работы, хотя бы в области диалектического мышления, резко различны. Мне кажется, они лежат в разных плоскостях мышления, поскольку дело идет о конкретных явлениях природы, то есть Об эмпирически установленных фактах и построенных на научных фактах эмпирических обобщениях. Мне кажется, тут дело настолько ясное, что спорить об этом не приходится. Наши философы-диалектики на эту область научного знания не должны были бы посягать для своей же пользы. Ибо здесь их попытка заранее обречена на неудачу. Они здесь борются с наукой на ее исконной почве» [93] .

Итак, вопрос о возможности альтернативной диалектической науки открыт. У нее были и до сих пор есть убежденные сторонники, были и есть убежденные противники, была и история практической реализации этой идеи, которая отмечена скорее поражениями, чем победами. Ясно, пожалуй, лишь одно: принудительные, возводимые в ранг научной политики программы диалектизации науки ведут к негативным результатам. От этого страдает и наука, и союз ученых и философов, да и сама диалектика, превращаемая в результате в некий универсальный непогрешимый метод.

У читателя может сложиться впечатление, что излагаемая здесь позиция обусловлена негативным отношением автора к диалектике. Это не так, сама эта статья вызвана убеждением в том, что современная наука нуждается в восполнении другими типами мышления и опыта. И в этом деле диалектическое мышление может и должно играть вполне позитивную роль.

В самом деле, исторически диалектика формировалась как рефлексия не только над научным мышлением, но и над всеми формами сознания и духовной культуры. Ее «истоком и тайной», как известно, была феноменология духа, в которой научное мышление представало в многообразных связях с донаучными и вненаучными формами опыта и культуры. Именно в таком виде диалектика, возможно, могла бы послужить задаче восполнения, расширения научного миропонимания, а не в виде тех плоских, примитивных схем и «законов», которые утвердились в «диамате» 30—40-х годов и во многом еще не изжиты и в современной теории диалектики.

Вряд ли можно отрицать, что эта теория находится ныне в серьезном кризисе, что она давно утратила какую-либо эвристическую роль. Скорее она сама, а не наука, к которой от имени диалектики по инерции иногда продолжают предъявлять претензии, нуждается в серьезном обновлении и, если угодно, «диалектизации».

В последние десятилетия заметно нарастает процесс, который можно назвать социализацией науки. Причем речь идет не только о том, что с ростом образованности общества научным знанием овладевает все большее число людей. Это важно, но не менее важно и то, что достижения науки, ее реализация во множестве технологий, в крупных природопреобразующих проектах существенно изменяет и жизнь человека, и его сознание.

Мы уже живем не в стабильной естественной среде, а в реальности, которая во многих своих аспектах сформирована на базе прямого или косвенного влияния научных, технических, экономических достижений. Именно формирование подобного динамичного «естественно-искусственного» жизненного мира человека является предпосылкой возникновения нового типа исследований, которые могут претендовать на статус альтернативной науки. Под критической экологией здесь имеются в виду не конкретные исследования немногочисленных еще специалистов-экологов или их работа по контролю за состоянием окружающей среды. Речь идет о более широкой, неспециализированной форме общественного сознания и общественной деятельности, объединяющей «ученых и неученых»— писателей и журналистов, экономистов и философов, педагогов, рабочих, студентов и т. п. Эти люди хотят сохранить «зеленый мир» на планете, в частности и в нашей собственной стране.

Возникновение критической экологии в нашем обществе можно отнести к начальным этапам «битвы» за Байкал, которая продолжается и по сей день. В целом же, если оценить прошедшие с той поры четверть века, то нельзя не признать, что превращение этого движения в самостоятельную осознающую свои задачи и влиятельную силу — один из наиболее полезных и значительных результатов этого не столь уж богатого на достижения периода. Это новый для нашей страны тип общественного движения, поскольку он действительно рожден «снизу» и сохраняет устойчивый иммунитет против известной бюрократической практики «оседлывания», «приручения» и т. п.

Вместе с тем в отличие от «народных» движений типа печально известного «мичуринского движения» критическая экология объединяет людей не на основе пафоса и слепой веры, а на базе ответственной гражданской позиции и отстаивания нового гуманистически-научного понимания отношений человека и природы. Это понимание включает в себя и представление о новом экологическом стиле жизни, об экологической этике, об эковоспитании и т. п. Наряду с этим в нем вырабатывается и определенный образ знания, который, как представляется, можно рассматривать как альтернативный картезианскому, по крайней мере в технократических проекциях последнего.