пути решения данной проблемы [Разработка…, 2001;

Макродинамика, 2002; Розов, 2009], но здесь нет возможности

углубляться в эту сложную область на пересечении методологии и

социологии науки.

Формулирование общих гипотез, поддающихся операционализации.

Разумеется, здесь также мешает идеология идиографии и предметного

эксклюзивизма. Однако многие российские обществоведы любят

делать обобщения. Нередко, отталкиваясь от анализа конкретного

случая, они делают весьма широкие выводы общефилософского,

идейного и ценностного характера. Такие высказывания хороши для

нравственного позиционирования автора, но обычно малопригодны

для последующего развития науки. Требуется весьма большая работа

над тем, чтобы общее теоретическое положение стало

операционализируемым. Однако, у нас всегда неясно, возьмется ли

кто-то когда-то за проверку тезиса. Точнее, общее равнодушие к

чужим исследованиям, отсутствие традиции подхватывания и развития

чужих идей говорит о том, что работа по операционализации тщетная,

поэтому мало кто ею и занимается.

Сопоставление случаев с различными значениями заданных

параметров и последующие выводы относительно гипотезы.

Фиксация на одном случае никогда не даст теоретического результата

просто потому, что такой материал не позволяет отчленить

существенное от множества привходящих конкретных деталей и

133

особенностей. Приверженность статистике (например, в экономике и

социологии) накладывает жесткие требования на величину выборки,

количественную измеримость величин, что всегда ведет к

значительному упрощению модели.

Провальным, особенно в отечественном обществознании, оказывается средний уровень —

теоретический и эмпирический анализ небольшого числа специально

отобранных случаев для проверки гипотез. По-видимому, здесь

совместно действуют факторы конфликтной поляризации

«качественников» и «количественников», отсутствия ярких образцов

исследований (блестящие классические работы Баррингтона Мура и

Теды Скочпол 36 о случаях социальных революций до сих пор не

переведены и мало кому известны), общее недоверие гуманитариев к

логике и логическим методам анализа причинности.

Проверка эмпирической подкрепленности гипотезы другими

исследователями на другом материале, при положительном результате

— пополнение (аккумуляция) общепризнанных теоретических

положений. Поскольку общие операционализируемые гипотезы не

формулируются, то и проверять нечего. Однако, я подозреваю, что и

при появлении оных ситуация бы не изменилась. Когда Р. Карнейро

опубликовал статью о происхождении государства, десятки

антропологов вплотную занялись эмпирической проверкой и многие

выступили с опровержениями теории стесненности, которые затем тот

же Карнейро использовал для ее обогащения и развития [Карнейро

[1970] 2006; Carneiro, 1988]. Вероятно, нечто подобное имеет место

в нашем естествознании, но в социальных науках ничего, даже

отдаленно схожего, не происходит.

Кроме вышеуказанных факторов действует еще один: провинциальность

российских социальных наук стала самопрограммируемой (ср.

с известным эффектом самоисполняющегося пророчества). Мы сами привыкли думать, что

в российской социальной теории ничего нового и оригинального

появиться не может, поэтому никто и не будет инвестировать время и

силы для проверки (тем самым, поддержки и популяризации) теории

соотечественника.

Почему же тогда не проверять теории, поступающие из западных

интеллектуальных центров? Здесь оказывается настолько сильным

соблазн «разоблачения неадекватности», что вкупе с идеологией

идиографии и предметного эксклюзивизма они дают предсказуемый и

бесперспективный результат: «тамошние теории, конечно, очень

интересны, но у нас все совсем другое, поэтому теории эти не

применимы и проверке не поддаются».

36 Moore, 1966; Skocpol 1979; см. также: Розов, 2001, с. 230-251.