– Эй, кто-нибудь - уберите ребенка с площадки!

– Дык, чего, Виктор Алексеевич?
– Беззлобно отозвался из ближайшей ямы какой-то вихрастый молодой студент.
– Она ж не мешает...

– Ты Максимов, лучше бы слои аккуратней снимал, - одернул суровый Панамочник.
– Не мешает... бродят всякие, а потом найденные артефакты пропадают.
– Панамочник, пошерудил своим носом вправо-влево, и наконец заметил меня.
– Эй, Молодой человек! Это ваша девочка?

Я оглядел это чучело в панаме. 'Молодой человек...'. Сам он был вряд ли сильно старше меня, года на три-четыре максимум. Я подумал, как ему ответить. Ксанка конечно была не моя. Но озвучивать я это не хотел. Нечего тыкать её в больное место.

– Эта девочка, - всенародное достояние.
– мягко ответил я.

– Что?
– Он нахмурился.
– Молодой человек, мне тут некогда шуточки шутить. Вы эту девочку знаете? Знаете, где она живет?

– Где живет знаю.
– Подтвердил я.

– Ну так проводите. Шляется ребенок безо всякого пригляда. Родителям, что, вообще дела нет? Не ровен час, чего случится!

В чём-то он был прав. Но была его правда... без доброты. Говорить с ним мне было не о чем. Я повернулся к девчонке.

– Пойдем, Ксанка. Нас тут не любят.

Девчонка насупилась, развернулась так что косички взлетели, и пошла ко мне. Мы двинулись по дороге. Ксанка шла специально шаркая по дороге сандальками, поднимая тучи пыли. Красная её кепка, нахлобученная козырьком назад, и сдвинутая до отказа, держалась на голове лишь каким-то чудом.

– Чего он на меня?
– Обиженно спросила Ксанка.

– Это потому, что он наверно аспирант, - объяснил я.
– Морда у него какая-то... аспирантская.

– А кто такой аспирант?
– Спросила Ксанка.

– Это... такой человек, который закончил институт, и хочет учиться дальше. Уже не студент, но еще не ученый. Короче, ни то ни се. Поэтому и злится. Ты Ксанка, если вдруг станешь аспиранткой, сама-то как этот, не злыдничай. Лучше быстрее ученым становись.

– Не буду, - фыркнула Ксанка.

– Ученым?

– Злыдничать.

– Добро.
– Некоторое время мы шли молча.
– А ты куда шла-то?
– Спохватился я.

– К ним и шла, - Объяснила Ксанка.
– К археологам.

– А мать-то тебя отпустила?

– Мать на работе.

– А-а... А чего к ним шла?

– Секрет, - отрезала Ксанка.
– Но уже шагов через десять не выдержала.
– Нет, уже не секрет. Чего я им? Пришла, а они прогнали...
– Она обижено засопела.
– Я тут кое-чего нашла.

– Чего нашла?

– Археологию, - серьезно произнесла Ксанка.

– Чего-о?
– Удивился я.

– Ну, раскопку.

Девчонка посмотрела на меня взглядом взрослой женщины, утомленной непроходимой мужской тупостью. Наверняка собезьянничала у матери. Я подавил улыбку.

– Да какую раскопку-то?

– Ну раскопку!
– Девочка попыталась преодолеть мою несообразительность усилением интонации: - Археологическую. Только не раскопанную.

– А!
– Я даже как-то приостановился.
– Ты чего, нашла что-то в земле? И шла рассказать об этом археологам?

– Ага. А они меня...

Я почесал затылок.

– Так чего нашла-то?

– Не знаю, вздохнула Ксанка.
– Я к морю ходила.

– На 'красный' пляж?
– Я назвал местное название пляжа на котором был.

– Нет, не ваш туристский, - фыркнула Ксанка.
– В другое место, там обрыв.

– Ты чего, с обрыва купаешься? Одна?!
– Загудел я.

– Нет. Я туда хожу смотреть на море. И думать.

– О чем?

– О жизни, - очень взросло сказала Ксанка. И вот это была действительно её интонация, это было серьезно.

Мимо нас пронесся красный 'Рено' с номерами неизвестного не региона. Дорогу заволокло пылью. Такая тут дорога: искупался, но стоит встретить на обратном пути хоть одну машину... По возвращении в душ.

– И чего?
– Спросил я.
– Нашла-то?

– Я туда пришла. А там не как обычно. Берег обсыпался. В земле трещина. Большая, от самого моря. Холм разошелся, а там камни.

– Чего за камни?

– Не знаю. Человеческие камни. Тесанные. То ли крыша. То ли...
– она запнулась, подбирая слово - арка.

– Ага. Ну. А ты?

– Я туда влезть хотела. А хода нет. И камень сверху тяжелый, мне не поднять.
– Ксанка поглядела на меня своими серыми глазами.
– А правда, что кто клад находит, тому его государство отдает?