Шрифт:
ЗГ: А они уже знали имена своих будущих педагогов? Значило ли для них что-нибудь имя Пена [35] или других преподавателей?
ВБ: Безусловно. Большинство из них слышали о Пене и его коллегах. Но в то время, когда я поступал, Пена уже не стало. Хотя память о нем в Витебске еще долго жила. Пен снимал квартиру в доме на улице Гоголя, на втором этаже. Жил он там вплоть до 1937-го, года убийства. Когда я приехал в Витебск, а это было двумя годами позже, его крошечная квартирка уже была превращена в музей. Картины художника были повсюду в этом маленьком жилище: в коридоре, на стенах лестничного пролета, и, конечно же, они занимали все свободное пространство маленьких комнат. Даже сегодня я помню, где какая из картин висела. Марк Шагал, который был учеником Пена, реорганизовал и обновил наше училище сразу же после революции, Как раз до революции и сразу после нее в нашем училище работало много известных художников.
35
Живописец и педагог Иегуда Пен (Юдл Пэн; 1854–1937) — выпускник Петербургской академии художеств. Как и В. Серов, он был учеником студии П. Чистякова. Приехав в Витебск после окончания академии, Пен сразу открыл там первую в Беларуси школу рисования и живописи (1897–1918) — некоторое время единственное еврейское художественное учебное заведение империи, в котором получили профессиональные художественные навыки несколько сотен (преимущественно еврейских) юношей и девушек, в том числе юные Марк Шагал, Соломон Юдовин, Осип Цадкин, Эль Лисицкий, Илья Мазель, Ефим Минин, Оскар Мещанинов и др. Витебский художественный музей современного искусства был основан на коллекции, составленной учениками Пена. В начальную коллекцию кроме произведений указанных авторов входили работы Натана Альтмана, Давида Бурлюка, Петра Кончаловского и мн. др. После 1918 года, когда Шагал перенял руководство школой у своего учителя, привнеся в нее новое художественное и социальное видение, это учебное заведение стало всесоюзным и многонациональным. Шагаловская колористическая школа и методика «Нового революционного образа» (1917–1920) была вытеснена Малевичем и его школой супрематизма. Малевич также основал в Витебске издательство книг по искусству, которое позже перевел в Ленинград. Конец этой эры наступил с убийством И. Пена, организованным НКВД в 1937 году. Тысячи белорусов, русских, евреев, поляков и татар пришли проводить в последний путь любимого учителя города. В 1939-м, отвечая на просьбы жителей, был открыт дом-музей Пена в его бывшей квартире.
ЗГ: Малевич, например [36] .
ВБ: Да, Малевич. Добужинский [37] .
ЗГ: Добужинский??? Я думала, он жил в Петрограде…
ВБ: Да, он жил то в Петрограде, то в Витебске, то в Вильне, а в конце концов уехал за границу. Еще Эль Лисицкий одно время работал там… [38]
ЗГ: Ничего себе училище — прямо сонм всемирных известностей! Расскажите, пожалуйста, о нем подробнее.
36
Каземир Северинович Малевич (1878–1935) — последователь фовизма, основатель супрематизма (от лат. supreme — высший), художественного направления, развившегося и получившего полный расцвет в Витебске, где у Малевича образовался круг последователей и учеников как среди учащихся, так и ведущих преподавателей училища.
37
Мстислав Валерьянович Добужинский (1875–1957) — юрист, известный художник-символист и активный член «Мира искусства»; он переехал в Литву в 1925-м, а в 1939-м, через Великобританию, эмигрировал в Соединенные Штаты Америки.
38
Эль (до Витебска — Лазарь Маркович) Лисицкий (1890–1941) — художник и архитектор, в раннем творчестве — один из выдающихся представителей авангарда. Переехав по приглашению Шагала в 1919 году в Витебск, он, будучи приверженцем Малевича, разрабатывал совместно с этим основателем супрематизма теоретическую и прикладные теории художественного движения.
ВБ: Конечно, конечно, но только имейте в виду, что я не искусствовед и не историк. Так вот, при Пене училище именовалось «Художественные мастерские». Позже Шагал изменил название. Начало находилось в центре вывески — «1-е Витебское высшее народное художественное училище», а продолжение — «Свободные государственные художественные мастерские» — как бы обрамляло его. Наиболее употребляемой аббревиатурой этого названия была, мне кажется, Витсвомас. И правда, много знаменитостей работало здесь. Это упомянутые уже художники-авангардисты Эль Лисицкий, Малевич, Добужинский, а также Ермолаева (ее репрессировали, и она погибла где-то в Казахстане) [39] , Фальк [40] , Цадкин [41] , импрессионист Куприн [42] . Еще один человек из этой школы, он сейчас очень высоко оценивается любителями изобразительного искусства; его имя присоединилось к достойному ряду его коллег совсем недавно — это скульптор-авангардист Давид Якерсон [43] . Белорусский искусствовед обнаружил несколько работ этого скульптора в Вильне. И только потом вдруг выяснилось, что часть его работ все еще находится где-то в хранилище Художественного музея Витебска. Искусствовед из Москвы, Александра Шацких, специалист по Шагалу, подарила мне небольшую книжку о Якерсоне, но я отдал ее нашей землячке, Лене Принс, которая изучает историю живописи в Берлине.
39
Вера Михайловна Ермолаева (1893–1937) — одна из самых ярких последователей и сотрудников Малевича. После отъезда Шагала Ермолаева возглавила учебное заведение, которое при ней стало называться «Витебские государственные свободные художественные мастерские». Когда Витсвомас получил аттестацию художественно-практического института, Ермолаева стала его первым ректором и страстно боролась за сохранение принципов обучения этой школы. Потерпев поражение в неравной борьбе с государственной машиной, Вера Михайловна Ермолаева переехала в Ленинград и работала начальником лаборатории цвета в ГИНХУКОМе, где директором был Малевич.
40
Роберт Рафаилович Фальк (1886–1958) — один из основателей группы художественного авангарда «Бубновый валет». Его работам до 1930-х свойствен близкий Шагалу колористический подход к живописи.
41
Осип Алексеевич (Иосель Аронович) Цадкин (1890–1967) — один из ведущих скульпторов-авангардистов, происходил из обедневшего еврейского рода из Шотландии, семью которого в качестве кораблестроителей пригласил Петр Первый. В школе сидел за одной партой с Шагалом, учился сначала у Пена, затем в Лондоне и Париже. Цадкин дружил в Витебске с Эль Лисицким, а в Париже, как и Шагал, близко сошелся с Аполлинером, Пикассо, Модильяни и другими авангардистами.
42
Александр Васильевич Куприн (1880–1960) — получил художественное образование в Московской художественной школе, где его принял в свой класс Константин Коровин, наиболее известный своей колористической палитрой художник России того времени.
43
Давид Якерсон (1896–1947) — уроженец Витебска, стал одним из первых приверженцев К. Малевича и активнейшим членом его группы «Уновис» («Утвердители нового искусства»). Скульптор-новатор, Якерсон начиная с 1930-х подвергался жесткой критике со стороны советского руководства и вскоре был лишен права не только на персональные, но и на коллективные выставки. Сегодня некоторые работы скульптора находятся в Третьяковской галерее.
Давид Григорьевич Симанович (р. 1932) — поэт, прозаик, эссеист, литературовед, переводчик, редактор. Симанович не только пишет по-русски, но еще и неустанно переводит стихи белорусских поэтов на русский язык; он является лауреатом I премии Республиканского конкурса, посвященного 150-летию А. С. Пушкина (1949); Симанович — лауреат Шагаловской премии (1992), городской премии «Созвездие муз» (1996), премии им. В. С. Короткевича (2001).
ЗГ: Значит, раскопки этого уникального художественного клада продолжаются. Василь Владимирович, вы не думаете, что Витебск того времени вполне можно было бы сравнить с Барбизонской коммуной французских импрессионистов?
ВБ: Согласен. Раз вы так интересуетесь тем периодом, могу показать вам кое-что любопытное: у меня есть книга о Шагале в Витебске. Этакий огромный кусок истории этого города.
Сейчас у меня тоже есть и эта книга, и книга московского искусствоведа Александры Шацких, которая написала не литературно-художественную, как Симанович, но не менее увлекательную, научную и в то же время доступную любому читателю монографию [44] . Я часто перелистываю все эти работы, и тут еще раз следует упомянуть Симановича, у которого есть еще одна неоспоримая заслуга перед памятью М. Шагала: он отредактировал и собрал в одном сборнике материалы пяти шагаловских чтений, проходивших в Витебске в 1991–1995 годах, после которых оспорить значение Шагала для его родной Беларуси стало попросту невозможно [45] . В книге собраны доклады, статьи, записки исследователей и просто «заинтересованных лиц» — разного происхождения, профессий, стран проживания и вероисповеданий. Она включает огромное количество писем, запросов и обращений, подписанных как рядовыми гражданами многих стран, так и такими известными людьми, как академик Дмитрий Лихачев, требовавшими от властей Республики Беларусь не препятствовать восстановлению имени Шагала на его родине. Однако самая большая ценность этих книг — их своевременность и современность, связывающие настоящее с тем миром начала прошлого столетия, когда Витебск, один из старейших городов Европы, хоть и на короткий срок, но стал островком мирового искусства.
44
Шацких Александра. Витебск. Жизнь искусства, 1917–1922 (Москва: Языки русской культуры, 2001). Этот же фундаментальный труд недавно появился в английском переводе: Vitebsk. The Life of Art (New Haven: Yale University Press, 2007); он покрывает не только материалы по Шагалу и связанному с ним художественному миру Витебска (как до-шагаловскому, так и после него), но и конкретно касается других деятелей культуры этого города — в качестве примера приведем М. М. Бахтина (1895–1975), всемирно известного русского философа, литературоведа, историка.
45
Шагаловский сборник. Материалы I–V Шагаловских дней в Витебске (1991–1995). Редактор-составитель Д. Симанович (Витебск: Паньков, 1996).
Не обошлось, естественно, и без Василя Владимировича. В «Шагаловском сборнике» приведены его краткие речи 1991–1992 годов на торжествах в Витебске, посвященных художнику. Понятно, что Быков не мог не сказать о том потрясении, которое вызывает у него духовная сила Шагала и художественная сила его полотен, не мог он не сказать жестких слов и о глупости и обскурантизме белорусской бюрократии, не желающей признавать очевидного. Но вот что он говорит о «национальном» в творчестве Шагала: «Выйдя из белорусской среды, он стал светочем еврейской культуры, что естественно и правомерно… Каждый художник идет в большой мир искусства из собственного национального подворья, еще в детстве усвоив его формы, виды, запахи и краски. И наконец он становится частью великой вселенской культуры, где уже принадлежит всему миру. И человечество благодарно ему, также как благодарно прежде всего тому ранее неизвестному уголку земли, которая его родила» [46] .
46
Шагаловский сборник. С. 31–32.
Естественность быковского слога, его манера, когда он говорит о Шагале с той же долей грусти, с которой вспоминает собственных родителей и свое детство, примечательна. В той же речи Быков заметил, что, возможно, из всей богатой тысячелетней истории Витебска только имя Шагала и останется в мире навсегда.
Возможно, возможно… А еще возможно — вернее, хочется верить, — что останется, как минимум, еще одно имя — самого Василя Быкова, верного сына своего города и своей страны, которому, как мы глубоко убеждены, были глубоко близки чувства его земляка, особенно в годы страшной войны.
Вот несколько строк из шагаловского лирического послания «Моему городу Витебску», написанного в 1944-м:
Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал, не разговаривал с твоими облаками и не опирался на твои заборы. Как грустный странник — я только нес все годы твое дыхание на моих картинах. И так с тобой беседовал и, как во сне, тебя видел. Мой дорогой, ты не спросил с болью, почему, ради чего я ушел от тебя много лет назад. Юноша, думал ты, что-то ищет, какую-то особую краску, которая рассыпается, как звезды с неба, и оседает светло и прозрачно, как снег на наши крыши. Откуда он это берет, как это приходит к нему? Почему он не может найти все это рядом, тут в городе, в стране, где родился? Может, этот парень вообще «сумасшедший»? Но «сойти с ума» от искусства?.. Ты думал: «Вижу — я этому мальчугану в сердце запал, но он все летает, он срывается с места, у него в голове какой-то ветерок».
Я оставил на твоей земле — моя родина, моя душа — гору, в которой под рассыпанными камнями спят вечным сном мои родители. Почему же я ушел так давно от тебя, если сердцем я всегда с тобой, с твоим новым миром, который являет светлый пример в истории? Я не жил с тобой, но не было моей картины, которая не дышала бы твоим духом и отражением.
Иногда бываю я печален, когда слышу, что люди говорят обо мне на языках, которых не знаю и не могу понять, — они говорят о моем отношении к тебе, будто я забыл тебя. Что говорят они? Мало мне моих художнических терзаний, должен я еще выстоять как человек. Не зря я издавна мечтал, чтобы человек во мне не был виден — только художник.