И тут уже неважно, солдат ты, генерал, младший ли офицер, как Василь Быков.

Но за экзистенциальным аспектом в массиве «военной» прозы Быкова проглядывает еще один — нравственный, и касается он уже самой личности автора. Судьба пощадила на войне лейтенанта Василя Быкова, не бросила его в общую могилу, более того, наградила талантом. Для чего? Наверное, для того, чтобы он рассказал правду. За всех тех, кто не может этого сделать. Все говорит о том, что именно в этом он видел свою главную задачу — и писательскую, и человеческую. Нет, не случайно он отдавал своим любимым героям свое имя или производные от него — начиная с Василя Глечика до Василевича и Васюкова. Этим он не выпячивал свой «светлый образ», а наоборот — уравнивал себя с другими, с теми, кто не уцелел, не дошагал, не дожил. Кто мог бы рассказать, да не вышло.

До конца 70-х он, как никто другой из его поколения, оставался верен «военной теме». Но потом сквозь нее все отчетливее стали проступать и иные темы.

Впрочем, проступали они и прежде.

Четыре коротких романа, составившие третий том шеститомного собрания сочинений Василя Владимировича Быкова, были написаны в течение девяти лет. Несмотря на то что они писались в разные периоды его творчества, все четыре произведения объединяет родственность тем, времени и событий, а также преемственность художественных задач. Этой общности способствует и жанр всех четырех произведений: короткий роман, примерно около ста страниц каждый [145] . Тематическое единство (романы в основном посвящены теме партизанского движения и написаны о тех, кто прямо или опосредованно был с ним связан) способствует тому, что эти произведения прекрасно «уживаются» в одном томе. В каждом из четырех романов повествование ведется, как правило, от третьего лица.

Интересно, что помимо партизанской тематики эти маленькие романы объединяет один достаточно неожиданный момент: все они концентрируются на судьбах детей, подростков и женщин, то есть наиболее беззащитной части населения, оказавшегося под гитлеровской оккупацией. Макмиллин, анализируя первый роман этого тома, «Круглянский мост», в общих чертах отметил качественно новое направление произведений Василя Быкова; замечание критика легко прилагается ко всему третьему тому: «Поворот к новому отмечается с появлением „Круглянского моста“, первого произведения Быкова, типичного по необычности в трактовке партизанской темы» [146] . Продолжая мысль Макмиллина, следует отметить, что Василь Быков был первым советским писателем, показавшим темную сторону партизанского движения: анархию, бандитизм, мародерство и жестокость. По сути, он действительно был первооткрывателем этой взрывной темы; но и тут он продолжал свою «длинную фанатическую мысль» (Блок), отмеченную нами в его «армейской» прозе. Мы говорим о художественном и философском осмыслении Быковым толстовской идеи о бессмысленной жестокости любой войны. Действительно, в быковской картине партизанской войны читатель находит еще меньше справедливости и уважения к личности, чем в той, где писатель рисует регулярную армию. В партизанском движении больше анархии, и соответственно понятие того, что «война все спишет», было расхожим и практиковалось повсеместно. В то же время постоянная необходимость добывать еду, одежду, медикаменты, оружие, крышу над головой — все то необходимое, что худо-бедно, но как-то обеспечивалось в действующей армии, — способствовало проявлению порой бессмысленной жестокости партизан. Нередко партизанами становились случайные люди, которые вынуждены были служить делу, в которое не верили. Часто в партизаны уходили под давлением неожиданных обстоятельств, когда лес становился единственным приютом и надеждой на физическое выживание. В то же время партизанское движение стало беспрецедентно массовым именно в Беларуси, местное население в основном поддерживало партизан, и количество добровольцев неудержимо росло.

В Беларуси население было крепко взято в кольцо партизанами и немецкой администрацией, которая, в свою очередь, заставляла делать грязную работу полицаев, часто насильно или обманом набранных на службу. Добровольно в полицаи шли в основном отбросы общества, алкоголики или сломленные системой люди, для которых эта служба становилась источником легкой материальной добычи. Одна из функций полицаев заключалась в том, что они служили буфером между партизанами и оккупантами. Здесь надо заметить, что и у партизан, и у полиции был один и тот же источник для пополнения личного состава — местное население. Поэтому имелось немало случаев, когда обе стороны пользовались услугами одного и того же лица, «слуги двух господ».

Поражает неоднородность белорусской полиции. Верхушка ее часто коренным образом отличалась от примитивных грабителей и потребителей самогона — основного ее состава. Образовательный уровень тех, кто возглавлял белорусскую полицию, как правило, был гораздо выше, чем у основного населения. В идеологических вопросах они занимали антибольшевистские позиции; некоторые прошли через нацистскую школу. И тем не менее даже у таких людей нередко возникал нравственный конфликт с властью, поскольку им приходилось находиться в постоянном противоречии и с местным населением, и с партизанами, и со своим начальством — оккупационной администрацией.

Мы не сомневаемся в том, что Василь Быков, во времена, описываемые им в партизанской прозе, находившийся в регулярных войсках, не мог знать деталей многослойного партизанского движения, происходящего на его оккупированной родине. После окончания войны у него, конечно, не было доступа ни к нацистским, ни к советским архивам. Тем не менее и те и другие архивы, сравнительно недавно частично приоткрытые для исследователей, подтверждают правильность творческой интуиции писателя, правдиво передавшего тонкость и глубину трагизма партизанского движения Беларуси. В то же время мы понимаем, что удача «партизанской» прозы Василя Быкова основывается не только на его художественной интуиции, но и на его личной скрупулезной работе с участниками и очевидцами явления. Немаловажным является и тот факт, что, когда он их писал, за плечами Василя Быкова уже был огромный опыт его батальных произведений.