— Паола! Ещё парочку!

«Парочку чего? — Волков допил пиво и поставил кружку на стол. — Если порций жаркого, то мне, пожалуй, хватит, а если пива, то хватит ему. И потом, нужно бы расплатиться. Денег у меня нет, но можно же продать иолант. Интересно, как у них здесь это делается?»

— Матвей, а как тут у вас вообще обстоит дело с торговлей иолантами? — поинтересовался Саша, будто бы из праздного любопытства.

Заведенные назад локти сатира дрогнули, он бросил изучать потолок, выпрямился, стукнув стулом, и вперил в капитана внимательный взгляд. Потом, видимо, взял себя в руки, уложил подбородок на сложенные на столе руки, словно бы спьяну, но от сытой хмельной лени в глазах его, шарящих по лицу собеседника, не осталось и следа.

— Изучаешь спрос? — негромко, но внятно спросил он.

— Да нет. Просто хочу продать один камень, чтобы…

— Тиш-ше, идиот! — зашипел сатир, поднимая голову, чтобы оглянуться на стол, за которым веселилась компания Франчика. Потом снова уложил подбородок на руки и продолжил деловым тоном:

— Подцепил где-то там у себя? Хвалю. То-то я смотрю, ждали тебя. Теперь всё понятно, можешь не объяснять. Я помогу. Есть у меня один меняла, сейчас допьём и двинем прямо к нему. Что ж ты сразу не сказал? Хрена с два я бы в эту дыру попёрся, если б знал, что у тебя с собой… Или у тебя при себе нет? А?

— Есть-есть, — успокоил его Саша. — Я же просто не знаю, как у вас тут с этим.

— Всё просто, — Джокер ухмыльнулся одной стороной рта. — Ваш товар, наши бабки. Или ты хочешь…

— Пиво заказывали? — пропела Паола.

— Да-да! — весьма неправдоподобно имитируя оживление ответил Матвей, глядя на официантку снизу вверх.

— Тогда уберите локоть, — игриво прощебетала она.

Джокер поспешно убрал со стола локти, при этом оскалившись одной стороной лица так, чтоб не заметила Паола. Прямо перед носом его очутилась полная кружка, шею его обвила полная белая рука, кружевная оторочка платья к боку его прижалась плотно, губы полные оказались у самого сатирова уха и зашептали, дыханием шевеля завитки его жёстких волос: «Лёвик, я так по тебе соскучилась, милый!»

— Радость моя! — процедил сквозь зубы Джокер и приник к стеклянному ободку кружки.

Саша некоторое время наблюдал, как не скрываемая более страсть стосковавшейся женщины штурмует бастион выдержки и хладнокровия вспомнившего о делах мужчины, и всё же решил вмешаться:

— Матвей, ты сказал, допьём и поедем.

— Сейчас, — досадливо огрызнулся Джокер, слегка задыхаясь. — Ты видишь, что тут… Паола, ну не здесь же! Пао…

Договорить ему не позволили обстоятельства. Как-то так получилось, что Паола уже сидела у него на коленях и высвободиться у пленённого сатира не вышло бы даже будь он самим Геркулесом. Саша отвернулся к окну. Заметно стемнело, солнца больше не было видно над горбатым горным хребтом: то ли за тучами спряталось, то ли уже опустилось за иззубренный гребень. Ни есть, ни пить не хотелось, клонило в дрёму. Волков сонно уставился в заоконные сумерки, стараясь не слушать, как пыхтит и посмеивается атакуемый страстной особой сатир. Зарницы за стёклами вспыхнули раз и ещё раз; поползли по трассе два светляка, приблизились, вспыхнули снова, словно кто-то шарил наудачу в сумерках лучами и нащупал то, что искал — придорожный кабак. Возникшее за окном ворчание, негромкое поначалу, усилилось, вздрогнули мелкие стёкла в переплёте рам. «Кто-то приехал, — отметил про себя капитан Волков и покосился на приятеля. — Нет, не слышит Матвей, очень занят. А Франчик насторожился. И кабатчик зачем-то под стойку нырнул. Прячется? Нет, вынырнул снова. Какие-то знаки делает. Зачем? Всё равно ведь не понимаю».

— Матвей, там кто-то приехал, — сообщил Саша и вынужден был констатировать про себя: «Нет, не слышит сатир, или слушать не хочет». Рёв стих, во дворе захлопали автомобильные дверцы, что-то выкрикнул женский голос, отозвался мужской, но слова не удалось разобрать. Потом там захохотали.

— Паола! — позвал Франчик и добавил какое-то непонятное слово. Оно и привело в чувство разнежившегося сатира, да только поздно. Грохнула, распахнувшись настежь, дверь, в кабак вошли, озираясь начальственно, трое. Бритые наголо, одетые так же, как Матвей — в чёрные комбинезоны и чёрные же высокие башмаки на шнуровке, — крупные белоглазые мужчины. Дверь закрыть за собой не потрудились, пошли по проходу вразвалку, равнодушно скользнули взглядами по затылкам товарищей Франчика, самого его вниманием не удостоив. Людоеды приумолкли, отставили кружки; все, как один, глаза уткнули в стол и втянули головы в плечи. «Волкодавы», — подумал эмиссар Внешнего Сообщества капитан Волков Александр Владимирович, с интересом разглядывая пришедших. Заметил у переднего волкодава на плечах прямоугольники материи с нашитыми большими кругами из жёлтого металла: по два круга на каждом плече. Рядом шумно вздохнули. «Чего теперь-то вздыхать!» — обозлился на приятеля Саша, глянув на отвисшую Матвееву челюсть. Паола завозилась, слезая с колен сатира. Одной рукой всё ещё цеплялась за его шею, другой шарила по столу в поисках подноса. В глазах её застывших — ужас. «Чего они все боятся? — удивился Саша. — Ну, пришли сюда эти трое перекусить и попить пива, что тут такого?» Он получил ответ на этот вопрос быстрее, чем ожидал.

Последний из волкодавов (с тремя звёздочками на каждом плече) приостановился, перекатил свои бельма на Паолу и вцепился вдруг в её шарившую по столу руку, дёрнул, вытащил в проход и второй рукой схватил за передник так, что затрещала ткань. Зрачки его уткнулись в низкий вырез платья. Паола пискнула, повернула к Матвею голову, взгляд её метнулся, скрестился с растерянным взглядом Волкова. Выражение лица официантки при этом стало совершенно бессмысленным.

— Сюда смотри, дура! — приказал волкодав и притянул обмякшую женщину к себе рывком, да так, что голова её мотнулась как у тряпичной куклы. — Обалдела от радости?

— Уважаемый, нельзя ли повежливей с дамой? — спросил Волков. Просто не смог сдержаться, да и не захотел.

Белоглазый был так удивлён, что выпустил жертву, поискал — кто посмел?! — и не к самому Волкову почему-то обратился, а Джокеру бросил развязно:

— Ты, говно изгойское, с тобой этот языкатый? Кому это он?

Саша вдохнул так, что зубам стало холодно, выбрался из-за стола и стал против волкодава. Глянул мельком на Джокера — тот пучил глаза, открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, — глянул на Паолу, — она прикрывала рукой голову, будто ждала, что станут бить, — и поймал взглядом чёрные точки волкодавских зрачков. В глазах потемнело от бешенства: человек, стоявший на расстоянии вытянутой руки очевидно повинен был в мерзейших мерзостях, и не тот ли это волкодав, что женил мужа Паолы на своих грехах? А даже если и не тот?! И человек ли это вообще?!

— Я тебе это сказал, белоглазый ублюдок, — едва удерживаясь от крика проговорил Саша.

«Превышен порог пассивной защиты, — бесстрастно просигналила «Афина», истолковав гнев капитана по-своему. — Режим нападения активирован!» — и зажгла вокруг волкодава прямоугольник целеуказателя. Чуть помедлила (Волков и не подумал изменить режим) и обтянула тело в чёрном комбинезоне красной паутиной координатной сетки. Волкодав не глядя толкнул Паолу в грудь, шагнул к Волкову, дёргая рукой клапан небольшой сумки, висевшей на поясе, зашипел сквозь зубы: «Расплодилось перхоти подлородой», — и капитан окончательно утратил самоконтроль. Схватился за перекрестье красных линий, сжал, потянул на себя, потом отшвырнул прочь, в бросок вложив всю накопленную за день ненависть. Кажется, даже кричал при этом что-то, себя не слыша.