— Бедный мой мальчик! — успокаивающе произнес ее нежный голос. — Мне думается, что это самая худшая мука. Я видела, что-то терзает тебя, но не знала, что это — такая тяжелая боль. Но все пойдет по-хорошему, я чувствую это… Если, действительно, она хорошая девушка…

— Она исключительная девушка! — воскликнул Питер. — Вы полюбите ее, и она будет обожать вас.

— Расскажи же мне, как она выглядит, — сказала мать, закрыв глаза, чтобы лучше представить себе рисуемый образ.

Питер не пожалел красок для описания Винифред Чайльд.

— Никто никогда не мог и вообразить себе другой де­вушки, которая выглядела бы, говорила или поступала хоть несколько похоже на нее, — восторгался он. — Она так оригинальна!

— Ну, нет, кто то уже вообразил себе как раз такую девушку! — вскричала мать, сбрасывая с себя свое спокой­ствие. — Лэди Эйлин.

— Лэди Эйлин?

— Да, она видела во сне такую девушку. Это был, на­верно, настоящий сон, потому что она не могла этого выду­мать и так подробно рассказать. Она видела высокую, сму­глую девушку, с чудными глазами и великолепным ртом, с изящными приятными манерами, какие только что ты опи­сал мне. Когда лэди Эйлин рассказывала о ней, казалось, как будто видишь ее портрет. В ее сне ты был влюблен в эту девушку, — она была англичанка, как и настоящая, — и ты рыскал по Нью-Йорку в поисках за ней, тогда как она все это время…

— Да, да, милая мама, она…

— Лэди Эйлин сказала мне, чтобы я рассказала тебе ее сон, и при этом упомянула, что она хотела, чтобы ты услы­шал его, потому что он показался ей очень драматическим и даже почти заставил ее стать суеверной… Но она заста­вила меня обещать ей, что я не скажу ни слова, пока ты сам сперва не заговоришь о девушке, похожей на ту, какая ей приснилась, и не скажешь, что любишь ее и хочешь ее найти. Если я расскажу раньше, это уничтожит всю роман­тичность, так это казалось лэди Эйлин.

Питер слушал ее, но сейчас же отбросил передаваемое матерью объяснение. Он понял, что лэди Эйлин избрала та­кой способ доставить ему весть. Это был странный способ, и он не понимал, почему она сама не рассказала ему свой сон. Но она была тонко чувствующая и чуткая девушка, истинный друг. У нее, наверно, были свои причины отложить свой рассказ.

— А где видела лэди Эйлин в своем сне мою нимфу? — спросил он.

— У отца в магазине, — просто отозвалась старуха.

Лили Ливитт не вернулась на другое утро в отделение накидок. Она не прислала записки, не просила отпуска по болезни, — и за такое манкирование «Руки» знали только немедленный расчет. Если она снова явится, ее место будет уже занято, разве только у нее окажется достаточно сильная «протекция», чтобы сохранить его за ней.

Вин, явившаяся на работу вовремя, как обычно (как будто вчерашнее вечернее приключение было только сном), слышала, как другие девушки судачили о Лили. Она слушала, но ничего не говорила, не высказывала своего мнения, когда ее спрашивали, что она думает. Ни одна душа не пожалела мисс Ливитт. Большинство, по-видимому, полагало, что она принадлежит к числу тех, кто «отлично умеет устраи­ваться».

Вин, бледная и рассеянная (это могло объясняться чрез­вычайной духотой), оправляла модели на манекенах, когда рассыльный мальчик принес ей письмо. Хотя магазины Пи­тера Рольса еще не были открыты для публики, она должна была закончить работу прежде, чем прочесть полученное письмо. Взгляд на конверт обнаружил почерк Сэди, и так как последняя в этот момент должна была заниматься туалетом кукол наверху, Вин поняла, что случилось что-нибудь неожиданное.

Сэди, может быть, нездорова и хочет, чтобы она доло­жила об этом заведующему. Ей надо поскорее закончить с манекенами и быть свободной для помощи Сэди, пока не начнется обычная сутолока трудового дня.

Уже через пять минут пять безголовых женских фигур во всем блеске показывали накинутые на них плащи и манто, а девушка, одевавшая их, стояла рядом так же неподвижно, как и они, с распечатанным письмом в руке.

— В чем дело? — спросила миловидная девушка с вздер­нутым носиком, которая смеялась чаще, чем Вин в эти дни. — Вы выглядите так, точно потеряли своего последнего друга.

— Боюсь, что это так, — ответила Винифред странным, почти неслышным голосом, заставившим Дэзи Томпсон ши­роко раскрыть глаза.

— Неужто? Как жаль! Надеюсь, это не ваш воздыха­тель?..

Вин не ответила, не расслышав ее. Сэди, Сэди! Милая, маленькая сардинка!

«Прощайте, дорогая!» — перечитала она письмо. — Я не могла сказать это вам прямо. Только вчера узнала я это наверняка. Это — чахотка и меня не станут держать здесь из-за боязни, чтобы я не заразила других. Может, так и нужно, только это — тяжелый удар для меня. Не потому, что я очень хотела жить. Я совсем не хочу жить, потому что тот, кого я люблю, любит другую. Она гораздо лучше меня и достойна его, так что все в порядке, только это тяжело, и я буду даже рада совсем исчезнуть. Не пугайтесь, я не стану делать глупостей, в роде тех, какие изображаются в кино. Не стану. Я ведь, не трусиха. Но я съеду с квартиры по той же причине, почему покидаю «Руки». Ведь, я могу причинить беспокойство и неудобства другим. Как хорошо, что мы вовремя встретились. Я слышала о месте, где бес­платно принимают чахоточных, и постараюсь попасть туда.