Шрифт:
Этот ответ заставил его замолчать на минуту. Затем он неожиданно сказал:
— Знаете, мисс Чайльд, я бы хотел, чтобы вы мне рассказали что-нибудь о себе!
— Благодарю вас, м-р Рольс, но в этом нет ничего интересного.
— Если это — единственная причина, то мне кажется, вы можете предоставить мне судить об этом. Даю вам слово, я не хочу быть навязчивым или любопытным. Но вы так отличаетесь от остальных.
— Я знаю, что я некрасива. Вот почему я так досадно симпатична. Я поступила к Надин только из-за нескольких лишних дюймов роста. К счастью, лицо не играет слишком большой роли для моделей, — усмехнулась она. — Главное, чтобы ноги были длинны; мадам Надин исходит из этого, и тогда ваше лицо годится для платьев данного сезона. Поэтому, когда появляется много красивых девушек недостаточно высокого роста, вы можете оказаться подходящей, если их начнут измерять аршином.
Питер рассмеялся.
— Вы не должны смеяться над этим, — заметила она, — это очень важное обстоятельство.
— Но вы то всегда смеетесь.
— Это потому, что я, по вашим словам, иду против жизни. Это дает мне веселую точку зрения.
— Вот об этом-то я и хотел поговорить. Пожалуйста, не меняйте темы разговора, если только вы не думаете, что я от безделья воспользовался первым случаем, что застал вас одну, для…
— Этого нет, — сказала Вин. — Я думаю, что вы очень добры, проявляя столь живой интерес. Но, в самом деле, нечего рассказывать. Самая обыкновенная история.
— Мне не кажется обычным видеть девушку девятнадцати лет…
— Двадцати!
— …которая оставляет свою родину, чтобы отправиться одной в новую страну.
— Вовсе не одной. Мадам Надин взбесилась бы, если бы услышала, что ее называют моей покровительницей, но все-таки это гак. Не потому что эмигранты нуждаются в покровителях…
— Вы эмигрантка?
— Да, а как же иначе? Посмотрите, моя вуаль, кажется, промокла насквозь!
— Я завтра дам вам шляпу, защищающую от ветра.
— Разве ваш отец торгует ими так же, как и джилидовским бальзамом?
— Нет, но у моей сестры есть такая шляпа, и она ей не нужна. Я захвачу ее для вас.
— О, я не могу принять ее!
— Если вы не возьмете, я выброшу ее за борт.
— А шоколад тоже был ее?
— Да.
— А книги?
— Некоторые из них мои. Но не те, которые мисс Девере находит интересными. Вот еще что: она говорила, что вы не на постоянном месте у Надин. Что это значит, если вы ничего не имеете против моего вопроса?
— Не то, что вы думаете. Это не значит, что меня должны рассчитать. Я нанялась только на время поездки, чтобы заместить девушку, которая в последний момент отказалась. И я влезла в ее башмаки, семимильные башмаки, которые бесплатно перенесут меня через океан в Нью-Йорк, в котором я надеюсь устроиться.
— Я тоже надеюсь на это, — сказал Питер серьезно.— У вас там есть друзья, кроме меня?
— Благодарю вас за то, что вы считаете себя таковым, господин джилидовский бальзам. Впрочем, я слышала, что в Америке всякий готов быть другом одиноких иностранцев!
— Я боюсь, что ваши сведения об Америке немного слишком оптимистичны. Но не можете ли вы одну минуту быть серьезной? Мне кажется, что я хорошо познакомился с вами, и с другими, конечно. Но они — другое дело. И потому они на постоянной службе у Надин. Это подходит к ним. Я не беспокоюсь о них, и не беспокоился бы из-за вас, если бы вы мне сказали, что у вас есть друзья и вы знаете, что предпримете, когда приедете.
— Я не могу этого сказать, — отвечала Вин, изменив тон и, словно устыдившись, что начала разговор в столь «легкомысленном» стиле. — Но у меня есть надежда; у меня есть два рекомендательных письма и адрес приличных меблированных комнат; кроме того, у меня осталось немного денег, так что я действительно верю, что все обойдется хорошо, благодарю вас. Мои родные думают, что я поехала, чтобы проявить свой дикий нрав и я постараюсь доказать, насколько это будет возможно, уже не им, но самой себе, что я могу жить собственной жизнью в Новом Свете и не погибнуть.
— Почему вы не хотите уже им этого доказать?
— Да потому, что никто из них не интересуется этим. И фактически обо мне уже позабыли.
— Я боюсь, что у вас большое горе, — сказал Питер.
— Для того, что заставило меня искать счастья в Америке, это слишком сильное выражение, хотя это началось с горя, которое случилось уже давно.
— У вас умер кто-нибудь, кого вы любили? — Питер встал на простой прямой путь наводящих вопросов.
— Да, моя мать. Это случилось, когда мне было четырнадцать лет, и я не могла быть особенно полезна ни моему отцу, ни моему малолетнему брату. И вот отец нашел особу, которая была столь любезна, что стала экономкой и воспитательницей моего брата. Он — священник. Я, вероятно, не похожа на дочь священника, и он тоже думал, что я не стану на него похожа, в особенности с тех пор, как появилась эта экономка. Мы стали ссориться с ней, и это возмущало отца. Он не хотел расставаться с нею, так как она блестяще управлялась с делами, с ним, с ребенком, с приходом. Поэтому было проще расстаться со мною. Я отправилась в школу на полный пансион.
— Хорошо ли вам там было?
— Я любила ее. Через год я уже не приезжала домой даже на праздники. Ко мне часто приходили в гости подруги: девушки были ласковы со мной. Но мне некуда было девать большую часть своего времени: теперь я злюсь на себя за это. Я ничему не училась, кроме того, чему хотела учиться. А это всегда бывает то, что менее всего полезно.
— Я тоже делал так, когда учился, — сказал Питер.
— Для вас это не имеет значения. У вас есть джилидовский бальзам.