— А они тебя, стало быть, не заметили, — с насмешкой протянул княжич, уже зная, каким будет ответ.

— Раз перед тобой стою, стало быть, не заметили, — хмуро произнёс Леший. — В лесу-то я, как иной у себя в горнице. Дома я там, а они, ироды некрещёные, в моём лесу гости незваные. Брось ты, княжич, меня словами пытать. Только время напрасно тратишь, а его до рассвета и так не шибко много осталось. Решать надобно, а решив — делать.

— То не мне решать, — сказал княжич Загорский, про себя подумав: «И хорошо, что не мне».

— Я тебе и толкую: веди меня к воеводе, — повторил упрямый мужик.

— Гляди, — сказал у него за спиной Герасим. — Михайло Иваныч крут, обманешь его — небо с овчинку покажется.

— Бога не обманешь, — ответил на это Леший.

Сказано это было как-то так, что княжич сразу понял: нет, не врёт лесовик. А стало быть, надобно торопиться…

Князя Воротынского им пришлось поднять с постели. Узнав, в чём дело, Михайло Иванович мигом бросил сонно протирать глаза, зевать да почёсываться. Выслушав сперва Ярослава, а после и приведённого в шатёр мужика, князь шибко поскрёб в затылке и из-под насупленных бровей остро, проницательно глянул на Загорского.

— Веришь ему? — спросил.

Ярослав вздохнул. Рано он обрадовался тому, что решения здесь не ему принимать! Вышло-то как раз наоборот: вроде командует Воротынский, а последнее слово всё едино за ним, Ярославом…

— Верю, — сказал он то, что думал.

— Вот и мне почему-то верится, — согласился князь. — Хотелось бы не верить, а верится. И ошибиться нельзя… Что ж, быть посему. Твой «язык» — твой и ответ, тебе и дело делать. Бери три сотни, четыре фальконета и ступай. Больше дать не могу, прости, каждая сабля на счету. Да твои ертоульные — народ лихой, как раз то, что в таком деле надобно. Авось справитесь. Ты поведёшь, — сказал он мужику. — И ежели что не так, княжич тебя первого к праотцам отправит. Слышишь, княжич? Глаз с него не спускай!

Выходя из шатра, Ярослав мельком подумал, что ночью, в незнакомом лесу выполнить наказ Михайлы Ивановича — не спускать с Лешего глаз — будет ой как непросто.

Воротынский дал ему карту и, забежав перед выездом к себе в шатёр, княжич, пока ертоульные готовились к ночному походу, развернул её на столе. По знаку его руки Леший подошёл и стал рядом. Странно, но вони, которой ожидал молодой Загорский от этого лесного дикаря, не было и в помине. Пахло от него хвоей и лесными травами, а ещё — сухим, немного пыльным запахом хорошо выделанных звериных шкур.

— У зверя нюх тонкий, — заметив, что Ярослав принюхивается, пробасил Леший. — Ежели от тебя, как от старого козла, разит, охотиться хоть и на большой дороге можно — всё равно зверя не сыщешь.

— Мнится мне, что как раз там, на большой дороге, ты чаще всего и охотишься, — пробормотал Ярослав. — Ну да ладно. Карту видел когда? Ясно, что не видел. Гляди, мы вот здесь. — Он указал пальцем. — Это вот Московский большак, это Свято-Тихонов, это река… Сумеешь показать, где тот овраг?

— Ну-ка, ну-ка… — Леший подвинул его плечом и склонился над картой. — Ишь ты, знатно намалёвано! Монастырь-то — ну ровно настоящий! Выходит, если это большак, а это река, тогда овраг, стало быть, вот он.

Крепкий, как дубовый сучок, палец упёрся в то место на карте, где и впрямь был обозначен овраг, по дну которого протекал лесной ручеёк. Овраг располагался чуть ли не в самом сердце долгопятовской вотчины, и это вдруг навело княжича на кое-какие мысли, далёкие от предстоявшего ему лихого, опасного предприятия. Вспомнились смутные слухи о каком-то сверхъестественном существе, что, поселившись в лесной чаще недалеко от Свято-Тихонова монастыря, не давало прохода боярину Долгопятому, никого иного даже пальцем не трогая. Да и интерес, проявленный обряженным в звериные шкуры беглым мужиком к карте — не столько к самой карте, сколько к тому, как знатно, по его мнению, она была намалёвана, — показался Ярославу удивительным и смутно знакомым. Что-то шевельнулось в уме, а может быть, и в самой душе, но сейчас княжичу было не до того.

— Втравил ты меня в дело, — сказал он Лешему. — Как мыслишь, справимся?

— Если твои люди с пищалью да луком обращаться умеют, справимся, — пообещал Леший. — Главное, чтоб эти нехристи нас до срока не заметили. Тогда, конечно, попотеть придётся. Их ведь самое малое по трое на каждого нашего придётся. Это тебе, княжич, не свинья с бородой…

Ярослав быстро повернул к нему голову. Леший усмехнулся.

— Чего глядишь? Что я из здешних мест родом, ты, поди, давно уж смекнул. А про ту твою проделку, когда вы с покойным Никитой Андреичем свинью отцом Дмитрием обрядили, всей округе ведомо.

— Так ты, стало быть…

— Я, стало быть, Леший. Лишнего не думай, а тем паче вслух не говори. Да, мнится, и не до разговоров ныне.

Подтверждая справедливость этих слов, в шатёр заглянул Герасим.

— Всё готово, княжич, — доложил он. — Люди уж в сёдлах, ертоульные высланы.

Бросив пытливый взгляд в обезображенное сабельным шрамом мужичье лицо, Ярослав свернул карту и задул свечу.

Когда отряд выступил из лагеря, на равнину уже опустился холодный ночной туман. Лошади тонули в нём по брюхо, беззвучно ступая обмотанными тряпьём ногами по мягкой, податливой почве. Луна поднялась высоко, и в её серебристом свете на белом от тумана поле была хорошо видна длинная вереница всадников. Ехали в полной тишине, и от этого казалось, что полем движется не настоящее войско, а призрачная рать.