— Кто эти люди?

— Бедуины, — сказал Раннульф. Он вытащил истекающий каплями мех и вылил его в жёлоб у подножия колодца. — Они не причинят зла, нас слишком много. К тому же они, вполне возможно, христиане. — Кони столпились кружком, они изнывали от жажды, и Раннульф снова опустил мех в колодец. Один из рыцарей шагнул к нему и взял у него верёвку.

— Я займусь этим, Святой.

Раннульф склонился над жёлобом, зачерпнул немного воды и напился. Кони и люди сгрудились подле желоба, кони возбуждённо ржали. Раннульф выскользнул из их круга и оглянулся на бедуинов.

— Ты куда? — спросил Стефан.

— Я голоден, — сказал Раннульф. Вытянув руку, он направился к бедуинам и заговорил с ними на арабской тарабарщине.

Стефан смотрел ему вслед, потрясённый. Он не понимал ни слова, но протянутая рука и склонённая голова Раннульфа не позволяли ошибиться: он просил милостыню. Гордость Стефана возмутилась, и он стыдливо отвёл взгляд. В желудке у него заурчало. Он протолкался к воде.

Раннульф вернулся через несколько минут и уселся на стене у колодца. Он жевал. Стефан изо всех сил старался держаться поодаль, но голод подстёгивал его; он подошёл к рыцарю и увидел, что тот держит в руках круглый плоский хлеб.

— Ты попрошайничал, как юродивый или нищий, — сказал Стефан. Он сел на стену подле Раннульфа, взгляд его был прикован к хлебу, просить о котором ему не позволяла гордость.

— Я монах, — сказал Раннульф. — Меня кормит Бог. А ты что, хотел бы, чтобы я добывал себе пищу оружием?

К ним подошли другие, и он разломил хлеб и раздал всем по куску.

— Так было бы лучше, — заметил Стефан. — Тогда мы хоть наелись.

— Этого хлеба им было явно недостаточно: кое-кто из воинов вовсе не получил ничего. Король отдал свой кусок одному из обделённых. Он прятался среди рыцарей, не желая, чтобы его видели чужаки, которые собрались вокруг, блестя любопытными чёрными глазами. Дети возились в пыли; женщины прикрывали лица краем покрывал. Рука Стефана вновь потянулась к мечу. Было бы так просто отобрать у этих людей всё, что ему нужно...

Из толпы вышла старуха с корзиной. Лицо её, всё в морщинах и складках, было испещрено синеватыми точками.

— Тамплиерр, — сказала она на ломаном французском, — тамплиерр. Бог хранить святой рыцари. — Она сняла с корзины платок — там были хлебы. Опустив корзину наземь, старуха отступила и широким движением руки предложила рыцарям её содержимое.

— Вот видишь, — сказал Раннульф Стефану. — Ешь.

Потрясённый юноша отпустил меч, потянулся и схватил тёплую круглую лепёшку.

Рука Раннульфа горела, и боль жарко пульсировала в глубине раны. Он погрузил раненую руку в мех, полный воды с иссопом и солью, а другой рукой бросал в рот хлеб. Стефан Мыш протянул ему чашу. Раннульф осушил её и вновь наполнил из желоба.

Тамплиеры, и король среди них, сидели вокруг колодца. Женщины принесли три корзины хлеба, теперь уже почти опустевшие, но, когда Раннульф потянулся за последним куском, прибежала девочка с ещё одной полной корзиной. Остальные селяне столпились у колодца, глазея и болтая. Дети побойчее похлопывали и гладили рыцарских коней, привязанных в ряд у ограды. Спускалась ночь.

Король сказал:

— Быть может, Саладин сейчас уже берёт Иерусалим.

Раннульф покачал головой.

— Нет, вначале он вырежет тех, кто остался в живых из нашего войска, — а оно изрядно разбежалось, и ему придётся потрудиться. Но он не оставит за собой никого. После Рамлеха — не оставит. — Он был по-прежнему полугол, а с вечером похолодало. — Мне нужна рубашка.

Эти слова он сказал по-арабски, ни на кого не глядя; среди бедуинов возникло быстрое движение.

— Но потом он наверняка ударит на Иерусалим, — не отступал король.

— Мы будем там прежде Саладина, — сказал Раннульф. — Обещаю тебе.

Медведь сказал:

— Святой, у них тут есть церковь. Можно отслужить мессу.

Вернулась та самая старуха — предводительница клана, — неся целую охапку одежды. Она опустила тряпье в пыль перед Раннульфом, однако уходить не спешила. Кожа на её лице обтягивала кости туго, словно шатёр, синие татуировки украшали лоб и щёки.

— Ты ранен, — сказала она. — Позволь, я полечу твою руку.

Он покачал головой.

— Я обетован Богу. Женщина не может коснуться меня.

— Бог милостив к тебе. У меня есть снадобье, с ним рука заживёт скорей.

— Божьей милости с меня довольно, — сказал Раннульф. — Нам нужна ваша церковь.

— Я пришлю священника.

— Нет. Не нужно священника. И вот ещё что: скажи другим, когда мы войдём внутрь, все должны держаться подальше, покуда мы не выйдем из церкви.

— Всё будет сделано, — сказала старуха. — Святой человек, помолись за нас, давших тебе пищу.