Раннульф придвинулся ближе к миске. Пробормотав себе под нос нечто вроде арабского благословения, он запустил пальцы в бурое чечевичное варево и начал есть. Он сидел на корточках, как и другие сарацины, и ел, как они, большим и указательным пальцами правой руки. Слух его жадно поглощал их голоса.

— А вы видели франков?

— Ещё бы не видели! Ещё бы! Они уродливы, как джинны, длиннозубые, синекожие, со слезящимися глазами. Я верю тем, кто говорит, будто бы они вылупляются из яиц, которые откладывают в навозные кучи.

— Султан с ними управится.

— Уж это точно, мне бы иметь столько веры, сколько у него!

— Я слыхал, среди них есть и тамплиеры.

— Тамплиеры!.. — По ту сторону миски взметнулась рука, сотворяя знак, отгоняющий злых духов.

— Ну да! И один из них не кто иной, как сам Итиэль.

Разговоры притихли. Кто-то громко рассмеялся.

— Вот чепуха! Нет там никакого Итиэля.

— Мой двоюродный брат, который служит копейщиком у Таки ад-Дина, видел его собственными глазами. Наконечник его копья мечет молнии, и там, где проскачет его чёрный конь, земля вся усеяна трупами.

— Нет никакого Итиэля! — повторил всё тот же громкий голос, сопроводив слова новым смешком. Некоторое время все молчали. Раннульф облизал пальцы — он съел достаточно и более чем достаточно услышал.

— Тихо, вон идёт Ахмед!

Раннульф быстро глянул и поспешил вновь опустить глаза. Всё тело его напряглось. К ним по террасе шагал копейщик в шлеме, увенчанном султаном.

Люди, сидевшие вокруг Раннульфа, дружно разразились приветственными восклицаниями:

— Ахмед!

— Благослови тебя Аллах, храбрый воин!

Головы их задёргались в торопливых поклонах. Курд остановился перед ними:

— Я гляжу, вы, как обычно, по уши в делах. Вот ведь шайка лентяев!

— Нет-нет, Ахмед, просто сейчас слишком жарко!

— Благослови тебя Аллах, Ахмед!

— Храбрый воин!

Раннульф, подражая остальным, лихорадочно кивал головой; если его поймают, то прикуют к стене, как Одо, а он вряд ли сумеет вынести это так же достойно. Неужели у него и впрямь длинные зубы и слезящиеся глаза?

Курд пошёл дальше. За его спиной заговорили уже о другом:

— Поглядите только, как вышагивает!

— Да уж, если б он так же доблестно бился с франками!

— Ленивый мешок с дерьмом!

Раннульф вновь отодвинулся к стене, не поднимая глаз и прислушиваясь.

— Поглядел бы я на него, если б он столкнулся лицом к лицу с Итиэлем!

— И что же ты обо всём этом думаешь? — спросил Али. Он сделал знак слугам, и те молча унесли остатки ужина.

— Великолепно! — отозвался Стефан.

Он вновь оглядел комнату, поглощая каждую мелочь её красоты. Они обошли весь дворец и всё повидали, прежде чем пришли сюда, в личные покои Али. Эта комната была лучше всего: тёплая, тихая, обставленная так просто, что казалась почти строгой, — прямые линии низких деревянных столов, плавные очертания светилен, геометрический узор красных керамических плиток, которыми выложен пол. В одном углу комнаты росло в горшке небольшое пышнолистое деревце, дерзко противостоя всему этому строгому порядку беспорядочным изобилием своей кроны. Стефан всем сердцем восторгался этой комнатой.

— Раннульф говорит, что Дамаск не так прекрасен, как Константинополь, но я этому не верю.

— Может быть, Дамаск больше похож на Париж?

— Париж — это груда мусора! — отрезал Стефан, и Али разразился смехом.

— Стефан, ты просто чудо! Мне так чудесно с тобой.

Стефан вновь улёгся на бок на диван.

— Да, я очень счастлив.

Они говорили по-французски; Стефан раза два попытался было перейти на арабский, но Али лишь посмеялся над ним, — а он не хотел, чтобы Али над ним смеялся. Они провели вместе почти весь день, и он видел великолепные залы и фонтаны, сады, библиотеку, выложенную голубой плиткой мыльню, личную мечеть султана — драгоценность из белого камня. Они занимались любовью на траве. Трапеза была чудесна — абрикосы и баранина, луковички, начиненные орешками, фрукты, сваренные в пряном сиропе; даже вино оказалось вполне сносно. Он подумывал о том, чтобы вскоре снова заняться любовью.

— Давно ты стал тамплиером? — спросил Али.

— Я приехал сюда в прошлом году.

— Ты сражался при Рамлехе?

Стефан покачал головой. Он предпочитал не касаться этой темы, не смешивать нынешнего дня с иной своей жизнью. Но Али был весь внимание, взгляд его стал острым, тело напряглось под изящными складками бурнуса.

— А в той битве, что была минувшей осенью? Мы называем её Дар Реки, вы, наверное, иначе.

— Битва при Литани, — сказал Стефан и потянулся за чашей с вином; он был слегка пьян. — Господь наказал нас за наши грехи, каковы бы они ни были. — Он заглянул в чашу, всколыхнув вино. — Знаешь, у меня была старая тётка, которая говорила, что может угадать будущее по следам винного осадка в чаше.