— Почему Господь поступил так с нами? Почему повернулся к нам спиной, если он нас так любит?

Ему отозвался ропот возражений — а возможно, и согласия. Под седлом Раннульф обнаружил сложенную вдвое плотную попону; она промокла насквозь, но, когда Раннульф развернул и встряхнул её, попона оказалась достаточно велика, чтобы укрыть его. Он благодарно завернулся в грубую шерсть и затянул поверх пояс с мечом.

У огня Стефан всё говорил:

— Нас считают рыцарями Бога. Тогда почему же Бог уничтожает нас? Это ложь, это всё ложь, и Герман мёртв, и мне уже на всё наплевать!

Ричард взнуздывал гнедого. Поверх конской головы он взглянул на Раннульфа.

— Ты теперь магистр, так заткни ему глотку.

— Он просто напуган, — сказал Раннульф. — Все напуганы.

Воины слушали молча, но вот другой голос завёл ту же песню:

— Нет смысла возвращаться в Иерусалим. Нас всё равно возненавидят там за это поражение.

— Бог отринул нас! — посдержал ещё кто-то.

— Кто хочет уйти — пусть уходит!

Этот голос прозвенел так резко и ясно, что Раннульф обернулся взглянуть на его обладателя.

Юный король вышел из сумрака к пляшущему пламени костра. На нём по-прежнему была щегольская расшитая куртка, вся в речной грязи, — но ни короны, ни шлема, ни шляпы, ничего, что скрывало бы его лицо, и пляска огненных струй сделала исковерканные черты ещё страшнее, чем при ярком свете. Голос его прерывался, но был полон жизни.

— Идите! Никто не узнает, не вспомнит о вас, никому не будет до вас дела. Я возвращаюсь в Иерусалим. Тех, кто пойдёт со мной, полюблю я и возлюбит Господь — навечно; остальные же пусть уходят, пусть канут во тьму и пустошь! Идите!

Раннульф повернулся к коню:

— Не думаю, чтобы ему понадобились носилки.

Медведь только проворчал что-то, потрясённый до глубины души.

— Сэр Раннульф! — позвал король. — Когда мы выступаем?

— Когда прикажешь, сир.

— Тогда я приказываю — немедля! — Король шагнул к нему. — Где мой конь?

Позади него, у костра, поднимались воины — опустив глаза, сгорбившись, они тем не менее шли за ним.

Медведь подвёл королю коня. Другие рыцари поспешили к своим скакунам. У костра остался только один тамплиер — он сидел равнодушно, задвинув ноги в мерцающие угли, снимал пальцами с палочки ошмётки мяса и отправлял в рот. Раннульф подошёл к нему.

— Мыш, — сказал он, — вставай.

— Я никуда не пойду, — непреклонно заявил юноша. — Не желаю больше заниматься этим.

— Вставай, — повторил Раннульф, — не то я сперва выбью из тебя всё дерьмо, а потом ты всё равно побежишь, куда прикажут.

Мальчишка не шевельнулся. Мгновение Раннульфу казалось, что и вправду придётся поколотить его; он расстегнул пояс, сбросил попону — и тут Стефан встал и пошёл к коням. Раннульф не смог сдержать дрожи. Он был рад, что бить Стефана не пришлось. Он не уверен был, что сумеет нанести хотя бы удар. Раннульф наклонился за попоной — прикрыть наготу, и тут колени его дрогнули, а спина заныла. Он ощутил себя дряхлым и глупым стариком, который под покровом ночи зябко кутается в одеяло. Снова начался дождь. Раннульф пошёл к своему коню и взобрался в седло.

Стефан подтянул подпругу и опустил стремена. Раннульф и Ричард ле Мен, оба уже в сёдлах, наскоро советовались с королём.

— Если мы пойдём верхней тропой, то к рассвету будем у истоков Крессона. Побережём коней, — сказал Раннульф, повернувшись, громко скомандовал остальным: — Разбейтесь по парам и стройтесь в две колонны. Медведь, становись в пару с королём и веди отряд.

Все зашевелились, перестраиваясь, а Раннульф натянул повода разворачивая коня к Стефану.

— Что, не доверяешь мне? — спросил Стефан. Он замёрз; кольчуга была влажной и липкой на ощупь, пальцы онемели, и кончики их словно превратились в лёд. Раннульф ничего не ответил, но, когда двойная колонна построилась и двинулась вперёд, развернул коня нога к ноге со Стефаном. Вместе они замкнули строй.

Стефан сгорбился в седле, ожидая, что сейчас начнутся нагоняи или поучения, однако, к его изумлению, старший рыцарь обхватил себя руками, тяжело осел в седле и задремал. Стефан стиснул зубы. Впереди, едва различимые в темноте, два ряда всадников рысили по отрогу горы. Луна теперь была впереди, скатывалась к дальнему краю неба, ведя их домой.

Стефан думал о Германе — с такой болью, что порой даже стонал. Он должен был принять любовь Германа, ушедшую теперь навсегда. Он чувствовал, что лишился чего-то жизненно необходимого, что он ограблен, обделён, словно при нарезке земельных наделов. Ему хотелось поговорить, но рядом был только Раннульф; закутанный в вонючую попону, он спал мёртвым сном. Конь его карабкался по неверной тропе, и Раннульф качался и мотался в седле, точно куль с мукой. И как только можно вот так спать на лошади, подумалось Стефану.