Раннульф знал это имя — Тураншах приходился братом султану и, как говорили, был Саладину ближе прочих. Поскольку Триполи говорил по-французски, то и Раннульф на этом же языке ответил:

— Это великая честь для меня, милорд.

Худощавый всадник, ехавший бок о бок с Триполи, пристально смотрел на Раннульфа, высоко держа гордую голову.

— Всего четыре тамплиера, — сказал он по-арабски. — Неужели с нами не считаются?

Подняв руку, он подозвал к себе нескольких людей из сопровождавшей его свиты и прибавил по-французски, с сильным и непривычным акцентом:

— Султан посылает вам своих слуг, дабы они заботились о ваших нуждах, покуда вы будете его гостями.

Трое людей в длинных бурнусах и тюрбанах тотчас объехали голову колонны и стали за спиной у Раннульфа и Фелкса.

— Султан щедр, — без особой радости отозвался Раннульф. Он понял, что за ними всю поездку будут пристально следить.

— Если вам что-то надобно, мы снабдим вас припасами, — сказал брат султана.

— Султан щедр, — повторил Раннульф, — Нам ничего не нужно.

Триполи кашлянул. Сарацинский принц продолжал:

— По недосмотру эта харчевня оказалась лишена достаточных запасов еды и фуража. Мы позаботимся о вас и ваших конях.

— Нам ничего не нужно, — вновь сказал Раннульф. Краем глаза он следил за Триполи, чтобы понять, как он отнесётся к этим словам; но лицо графа, от широкого круглого лба резко скошенное к маленькому заострённому подбородку, не выражало ничего, кроме резкой неприязни к Раннульфу. Рыцарь слегка наклонил голову:

— С твоего позволения, милорд, я вернусь на своё место.

— Ступай, — сказал Триполи. Раннульф развернул коня и вместе с Фелксом поскакал вдоль колонны к своим людям. Половина всадников в жёлтом теперь ехала беспорядочной толпой позади тамплиеров; сегодня им вряд ли удастся отстать на марше. Трое сарацинских слуг, которые скакали за Раннульфом, не были воинами — скорее уж придворными, судя по шёлковым одеяниям и сапогам из красной кожи. Они ехали на тонконогих кобылах с заплетёнными в косички гривами. Под острыми любопытными взглядами непрошеных слуг тамплиеры скакали по дороге колонной по два, глядя прямо перед собой и не обмениваясь ни единым словом.

Дорога пробиралась через горы — серо-бурые осколки камня, торчавшие из песка. С перевала на вершине хребта виднелись синие горы, встававшие по ту сторону обширной, плоской, как стол, пустыни. На севере один горный пик венчала снеговая шапка, похожая на взятое в плен облако. Река тёмной лентой лежала в низине; там, где стоял город, русло рассекалось на множество потоков, и золото пустыни резко сменялось изумрудной зеленью. Посольство ехало к реке весь день. Чем ближе подъезжали, тем явственней становился сладкий запах апельсинов; белые стены города вставали из густой зелени рощ и цветущих оазисов. Последние лучи солнца золотили купола и шпили, играли на выложенных изразцами воротах, когда отряд наконец въехал в город.

За воротами их поджидала вопящая и буйствующая толпа. Тотчас же вновь завели свою неутомимую песню курдские барабаны, но рёв толпы заглушал их рокот. Копейщики с показным пылом скакали галопом вокруг посольства, прикрывая христиан от опасности; в толпе размахивали камнями и палками, выкрикивая угрозы.

Затем пересекли площадь, также забитую бесновавшимися сарацинами; за живой стеной хулителей Раннульф разглядел огромный дворец, весь изукрашенный изразцами и причудливыми завитушками, которые походили на письмена. Толпа принялась бросать в христиан камни, и курды с воплем потрясали копьями и бросали коней на скопление народа, чтобы отогнать особо ретивых.

Посольство выехало на мощёную улицу, прямую, как все улицы ещё римской работы; по обе стороны её тянулись лавки и лотки, щедро нагруженные товарами — горы апельсинов, груды лепёшек, вороха тканей и прочего добра, железные инструменты и разного рода безделушки, которыми были знамениты дамасские мастера. Сквозь липкий резкий запах апельсинов и едкую вонь дыма, присущую всем на свете городам, пробивался смутно иной запах, будто бы гниющих цветов.

По широкой мощёной площади, такой же широкой, как площадь перед Храмом, посольство подъехало к высокой белой стене, в которую были вделаны другие ворота — железная решётка, скреплённая золотыми бляшками; тут они остановились, и навстречу им появился сам султан.

Копейщики отступили, образовав выгнутую стену всадников, которая растянулась вдоль всей площади. Султан, появившийся в арочном проёме ворот, восседал на белом верблюде, разодетый в золото и алый шёлк. Слуга держал над ним зонт, хотя солнце уже почти зашло. Другой слуга, чернокожий, стоял рядом с верблюдом и, стоило кому-то заговорить, что-то говорил султану; Раннульф догадался, что он переводит с французского на арабский. По обе стороны ворот стояли ряды лучников, вооружённых двойными выгнутыми луками из рога, а на вершине стены, полускрытые укреплениями, выстроились другие солдаты. Раннульф не мог разглядеть снизу, как они вооружены.