На завтрак им пришлось довольствоваться горстью дикого ячменя.

— Надеюсь, сегодня нам повезёт, — сказала Алко надтреснутым голосом. — Скоро я уже больше не смогу...

— Вчера сильно штормило. За скалами определённо осталась рыба, — утешал её Энос.

— Не сходить ли мне к Лоскасу?

— Этому торговцу маслом? — спросил он. — О нём идёт дурная слава. Он по-прежнему толстый, жирный — тут и слепому ясно, кто он и что он.

— Я попрошу у него мешочек ячменя.

— За что?

— За то, что на одну ночь разделю с ним его ложе.

— И ты могла бы решиться на такое? — ошеломлённо спросил он.

— Ради тебя я пойду на всё. Я согласилась бы даже провести у него несколько недель, если он пообещает помочь тебе построить дом.

— А как же я без тебя?

— Да ведь я вернусь. — Она насмешливо скривила губы. — Скорее всего, он будет разочарован во мне — ему не нужна такая любовница. Это значит, что мне придётся уйти, и я снова буду с тобой.

Он замолчал, глядя на неё с несчастным видом. Она задумчиво сказала:

— Если ты не против, мне хотелось бы провести с тобой больше тысячи недель. Разве на этом фоне стоит говорить о каких-то двух или трёх неделях, когда меня не будет? Решай сам: нужен нам с тобой мешочек ячменя, нужна тебе помощь в постройке дома? Оплату я беру на себя...

— Это должна решать ты, — тихо ответил он. — Ты мне не жена.

— Разве я не больше чем жена? — спросила она.

На его удивлённый взгляд она ответила прямо:

— Я для тебя больше чем жена. Я это знаю!

— Захвати корзину, — в замешательстве попросил он и сам взял сумку, сплетённую из тростника.

Прибой и в самом деле выбросил на берег, за камни, немало рыбы. Она ещё продолжала барахтаться в отступающей воде, но та, что оказалась на суше, успела уснуть. Она выглядела жирной, упитанной.

Они сидели на песке и радовались богатой добыче.

— Этого хватит на несколько дней, — ликовала Алко.

— А эта вздулась, — показал Энос, — ею можно отравиться, — и отложил рыбу в сторону.

— Нет! — воскликнула Алко, бросаясь к рыбе, словно желая закрыть её собственным телом.

— Поверь, в ней таится смерть.

Когда они возвращались, он рассказывал ей о празднествах во дворце, о голубе — символе плодородия.

— Знаешь, — продолжал он, — топор — священное орудие, а обоюдоострый топор ещё более свят.

— Почему?

— В культовых обрядах ромб символизирует половой орган женщины.

Он говорил и говорил, не решаясь повернуть голову, потому что рядом шла возбуждающая его Алко, гордая своей наготой, осознающая, что её нагота — власть, с помощью которой она многого могла бы добиться.

— Ты думаешь о Лоскасе? — спросил он.

— А кто это?

— Торговец, — ответил он, — которому ты собиралась отдаться за мешочек ячменя.

— Зачем ты говоришь об этом? — серьёзно спросила она и остановилась. — Могу я попросить тебя кое о чём?

— Разумеется.

— Никогда не обижай меня, потому что я очень чувствительна к таким вещам. Ты можешь презирать меня как женщину, ты можешь сделать меня уличной девкой, ты можешь поколотить меня, но... — она запнулась и задумчиво опустила глаза, но потом снова подняла их и внимательно посмотрела на него, —...но никогда не обижай меня.

— Разве я сделал это?

— Неужели ты так мало знаешь нас, женщин? Твоя ревность меня радует, но не занимает мои мысли. Я прямодушна, будь и ты таким же. Если ты правдив, тебе нет нужды беспокоиться обо мне.

Он вопросительно взглянул на неё, и она тихо, сама себе, сказала:

— Возможно... — она пыталась собраться с мыслями и найти подходящие слова, — когда-нибудь я стану принадлежать богам. Может быть, мне придётся пойти на это, чтобы доказать тебе свою любовь. Знаешь, — она снова запнулась в поисках слов, — мне хочется облагородить зов своей плоти, возведя его на высший уровень. Мне хочется возвысить себя этим поступком и тем самым освятить своё лоно.

Они сидели во дворе перед подвалом, служившим им домом. Алко перебирала рыбу, а Энос потрошил её.

— Эта испортилась, — заметил он, отбрасывая одну в сторону.

Алко подняла глаза.

— Если сегодня мы съедим её, остальную можно будет сохранить до завтра. Для этого придётся, правда, положить её в яму — там холодно.

— Она мне не нравится, — повторил он.

— А я на что? — не задумываясь, сказала она, взяла вздувшуюся рыбу и сунула её в золу костра. — Эту съешь ты — она не ядовитая, — пошутила она, — а ядовитую возьму я. Я молодая, переживу.