Фашисты заметили «кобры», когда те уже начали атаку. «Мессершмитты» свечами взмывают вверх, но «кобры» не только не отстают, а наоборот, сближаются, выходят на дистанцию действительного огня, так как летели на скорости, близкой к максимальной. В первой же атаке Бельский сбивает заднего «мессера». Вспыхнув факелом, камнем понесся он вниз, к озеру. Остальные фашисты пытаются, перевернув самолеты через крыло, уходить к земле веером, расходящимся в разных направлениях.

Наши летчики точно повторяют маневр «мессеров», преследуют их, прочно удерживая каждого в своих прицелах. Так и не выйдя из пикирования, врезаются в землю еще два горящих самолета, пораженные Бельским и его ведомым Петром Гучеком.

Другая пара, которую ведет Сенюта, поджигает последний, четвертый «мессершмитт». Но тому все же удается перетянуть линию фронта и сесть за рекой Молочной на поле в расположении своих войск.

Как только напряженные минуты боя миновали, Бельский почувствовал сильное недомогание [недавно летчик переболел малярией, приступы которой периодически возобновлялись]. Появилось ощущение, что последние силы покидают его. Поэтому он тихим, но взволнованным голосом передает летчикам:

— Немедленно выполняем «тридцать три». Очень плохо себя чувствую…

Услышавший эти слова представитель дивизии на станции наведения майор Бычков сразу же начал передавать открытым текстом:

— Уходите, Бельский. Поработали хорошо. Молодцы!

А спустя несколько минут, когда летчики уже легли на обратный курс, продолжил:

— Бельский! Я — Бычков. На земле происходит невообразимое. Пехотинцы повыскакивали из окопов, ликуют. Сообщи фамилии летчиков группы. Пехотинцы хотят знать.

Бельский ответил:

— Петр Гучек, Григорий Сенюта и Вячеслав Антоньев…

Вечер уже покрывал землю темным пологом, когда летчики с ходу приземлились. О результатах боя командир четверки не докладывал. Не участвовал он и в разборе вылета. Бельский, как только почувствовал, что его самолет заканчивает пробег, выключил мотор и… больше ничего уже не помнил. Он потерял сознание».

А вот еще один воздушный бой, лаконичное описание которого я позаимствовал из наградного листа, составленного на Ивана Бабака: «3 июня 1944 года, ведя воздушный бой в составе 12-ти самолетов „Аэрокобра“ с 50 Ju-87 под прикрытием 18-ти истребителей, лично сбил два самолета противника: один Ju-87 и один ME-109».

«Мне неизвестно, где вы были во время войны…»

14 апреля 1945 года комдив Александр Покрышкин направил в штаб армии представление о присвоении «летающему барсу» звания дважды Герой Советского Союза, а 16 апреля, возвращаясь с разведзадания, самолет Ивана Бабака попал под огонь немецких зенитных орудий и загорелся. Будучи уверенным, что находится на своей территории, получивший ожоги летчик выпрыгнул с парашютом. И приземлился… на позиции немцев.

Из плена Героя освободили американцы, а из фильтрационного лагеря [по сути, из советского концлагеря, в котором содержались бывшие военнопленные] истребителя-гвардейца вызволил все тот же Александр Покрышкин. Спустя годы, он сам рассказал, как это было:

«По дорогам Германии в это время следовало много колонн бывших военнопленных, гражданского люда, освобожденного из западных зон. Я и раньше не пропускал ни одной такой колонны, чтобы не спросить, нет ли среди них летчиков. Однажды мне передали, что какой-то человек, шедший в длинной веренице военнопленных, крикнул проезжавшим навстречу летчикам: «Скажите Покрышкину, что Бабак в Чехословакии!»

Дошедший до меня через третьи руки этот возглас летчика ничуть не потерял своей трагической сущности и мы в воскресный день поехали на машине искать Бабака.

В Чехословакии объехали несколько лагерей, расспрашивали о летчике. Кое-где нам вообще не отвечали на наши расспросы, другие начальники конвоев, взглянув на мои погоны и на Золотые Звезды, искренне признавались, что такого — капитана, Героя Советского Союза — среди своих не замечали. К вечеру мы подскочили еще в один пересыльный пункт. Часовой, стоявший у ворот, не пропустил нас. Мы вызвали начальника.

— Летчики есть, — коротко сообщил он, — Один из них осточертел мне своими домогательствами. Выдает себя за Героя. Видали мы их!..

— Пригласите его к нам, — попросил я.

Начальник провел нас в свою резиденцию, сам отправился куда-то.

Бабак появился на пороге — оборванный, с черными струпьями от ожогов на лице, худой, изможденный. Увидев нас, он бросился к нам, но начальник конвоя преградил ему путь.

— Гражданин, назад! — заорал он.

Бабак остановился. В его глазах сверкнули слезы.

Мы подошли к Бабаку, обступили его.

Начальник притих.

— Я забираю капитана Ивана Бабака в свою часть, — сказал я ему. — Мне неизвестно, где вы были во время войны, по вас не видно, чтобы вы воевали с винтовкой в руках или на танке, а он сбил в воздухе свыше тридцати самолетов. Он заслужил любовь всего народа!