Кампаниле Акилле
Шрифт:
Легко представить себе их радость, когда вслед за стариком Мальпьери они увидели, как к ним бегут, размахивая фонарями, люди, и услышали дружеские крики:
– Мужайтесь! Вы в С***!
– С***! – закричала Катерина, очаровательная невеста Андреа.
Она мечтала побывать в С***.
– С***! – хором закричали другие пассажиры. – Волшебный край!
– Вы тут все? – спросил синьор Афрагола.
– Все.
– Слава богу! Пойдемте в мою гостиницу. К счастью, в этом году не так много народу. И цены умеренные. Вот рекламные проспекты. Можете убедиться сами. – Он позвал: – Арокле.
В темноте Арокле, красный как рак, делал вид, что не слышит.
– Болван ты эдакий, – закричал синьор Афрагола, – ну что ты нос воротишь, коли тут такая беда? Идем готовить номера.
Арокле припустил галопом, хозяин – за ним.
Мы не будем описывать трогательную встречу отца и сына Мальпьери с семьей невесты. Разумеется, не обошлось и без слез.
– Как это было ужасно! – сказала синьора Суарес.
Она увидела, как муж разводит и сводит руки.
– Прекрати, – крикнула она. – Нашел время заниматься гимнастикой.
– Но, дорогая, я делаю искусственное дыхание.
– Естественное не получается, так он искусственное придумал!
– Ну ладно, – покорно сказал старик.
Джедеоне вытащил вперед Андреа, который прятался у него за спиной.
– Познакомьтесь с моим сыном, – сказал он. Подтолкнув Андреа к собеседникам, он шепнул ему: – Поприветствуй, скажи что-нибудь.
– Хорошо доехали? – выдавил Андреа, весь покраснев.
Отец ущипнул его.
– Он волнуется, – объяснил он. – Он так ждал невесту.
При скудном свете фонарей Андреа пожирал глазами прекрасную девушку Катерину, с которой еще несколько мгновений назад был знаком только по фотографии, и довольно потирал грязные руки.
Старик Мальпьери крепко обнимал отца невесты – своего старого товарища юности, который уехал в Америку и теперь возвращался оттуда, сколотив там состояние.
– Сегодня же вечером, – сказал он ему со слезами на глазах, – мы совершим обручение, а потом в необходимые сроки сыграем свадьбу.
Отец девушки молчал, качая головой. Мальпьери поднес ему фонарь к лицу и посмотрел на него.
– Но, – сказал он, – ты молчишь. Что с тобой? Что стряслось?
Суарес не отвечал.
– Ради бога! – воскликнул старик. – Ты чего-то не договариваешь… Что-то случилось, чего я не знаю? Может, мой сын не кажется тебе достойной парой для прелестной Катерины?
Суарес покачал головой с нежной грустью, как бы говоря, что дело не в этом, причина его молчания в ином, и опустил глаза, нахмурив лоб.
– Ну так что же? – продолжал старик Мальпьери. – Ты что-то от меня скрываешь. Не томи меня. Говори! – Он повернулся к женщинам и с жаром произнес: – Говорите же!
Катерина молча опустила голову. Мать вздохнула.
– Так неужели?… – закричал Андреа, обращаясь к Катерине. – Ты, ты сама…
И кто знает, какую глупость он бы сморозил, если бы, не зная, как закончить фразу, не решил замолчать.
Джедеоне, в полной растерянности, обратил вопрошающий взгляд на веселых купальщиц из Майами.
Но и те молчали, качая головами, вздыхали с глубокой грустью, а у многих на глаза навернулись слезы.
– Ну так что же?…
Джедеоне повернулся к другим потерпевшим кораблекрушение, но и те горестно вздохнули, опустив головы. С трудом овладев собой, Джедеоне, тяжело дыша, приказал:
– Выкладывайте. Что случилось?
– А случилось то, – резко сказала синьора Суарес, – что пока что о свадьбе можно забыть.
Андреа покачнулся.
– Но, – пролепетал его отец, – вы мне объясните наконец?
– Разумеется, – сухо сказала синьора Суарес, которая, между нами, была порядочная змея, – только сначала пойдемте в гостиницу, а то здесь недолго и воспаление легких схватить.
По дороге все объяснилось.
Так просто сказать: печальные последствия рассеянности. Некоторые находят этот недостаток очаровательным, другие считают его просто смешным и милым – особенно у старых ученых, которые живут, постоянно погруженные в свои размышления. Рассказывают тысячи смешных случаев о рассеянности. Как, например, происшествие с одним франтом, который, выходя из дому и думая, что берет свою трость, по рассеянности взял веник, оставленный служанкой в прихожей, да так и пошел по центральному проспекту, щеголяя сим орудием домашнего труда подмышкой. Об этом случае известно многим обитателям улицы Медина в Неаполе, которые проживали там в период смуты, с 1848 по 1860 годы.