Сыновья ее вошли в сговор с амбанями Кашгара, с Афганом, с инглизами. Пудами возили через границу опий, договорились о восстановлении Кокандского ханства. Потомков Худоярхана одолев, они убедили их через сыновей и внуков идти перед ними, сесть на ханство, «а нас не забывайте!». На суде все открылось.

Как узнала Датхо о приговоре, стала она просить и умолять о помиловании. И Ферганского губернатора просила, и в Ташкент начальнику края писала, и в Петербург. Не могу сказать, сколько мне пришлось писать для нее прошений и писем. Совсем я стал как секретарь канцелярии. Но что же было мне делать? Хоть они и плохие люди, а жизнь у человека — одна, и надо правильно разобраться во всех обстоятельствах его жизни. Но в помиловании отказали.

— Это справедливо, — отозвался Эгам-ходжа. — На хорошее к ним отношение отвечали предательством.

— Что же, побежденный бороться не устанет, — философически констатировал отец Абу-Саида; Абу-Саид продолжал свой рассказ:

— Курбанджан вспомнила о своем мусульманстве. Поехала на поклон к Мадали-ишану. К Дукчи. Чтобы Дукчи поворожил ей на вишневых косточках. Он встретил ее не у себя дома, а выехал ей навстречу в Ак-Тирек, там, возле мазара, у него сад большой. Поставили юрты, начали разговор.

— Слышно, этот Дукчи стоит у подножия трона турецкого султана, повелителя правоверных амир-уль-Муминий? — тихо спросил отец Абу-Саида. — Сказывают, что к нему из Стамбула едут с инструкциями офицеры султана?

— Говорят даже, что ему привезли муймуборак — волос из бороды пророка Мухаммеда? На вечное хранение привезли и зеленое знамя. Я тоже это слышал, — сказал Эгам-ходжа.

— Киргизы тоже убеждены в том, что Дукчи не сам ведет дело, а за него все делают турецкие офицеры. Манапы просили Дукчи вызволить сыновей и внуков Датхо, переправить их за границу. Конечно, Дукчи-ишан обещал. Взял с Курбанджан Датхо деньги. Много денег. Дал ей волшебное веретенце и велел ждать: освобождение, дескать, на этих днях будет. Прошло два дня, а Мадали-ишан все собирался их освободить, да так и не собрался.

— Ну, а теперь-то как на Алае?

— Курбанджан уединилась в юрте, никого видеть не хочет. Горе охватило ее стойбище, все племена. Тут я сказал оставшемуся сыну Датхо Хасанбеку, что хочу забрать к себе дочь покойного и его жену. Он согласился. Дал нам лошадей, навьючили сундуки с приданым и вот — прибыли. А что дальше будет, знает единый бог.

Все сочувствовали семье Камчибека, поступок Абу-Саида считали благородным, огорчались, что Вяткин не смог присутствовать на этом ужине, занятый служебными делами.

Но на следующий день Абу-Саид пошел сам в музей, и друзья обнялись весьма сердечно. После душевных поздравлений Василий Лаврентьевич пригласил друга присесть.

— А как же со здоровьем? Разве уже стало совсем хорошо?

— Я совсем хорошо себя чувствую. Счастье всегда приносит здоровье. Разве по мне не видно? И теперь я очень просто могу посещать Алай — там у меня родственники. Они рады были просватать за меня Буйджан. Так, верно, уж и от меня не откажутся. Вылечат.

— Однако я вынужден вам сказать, — задумчиво покачал головой Вяткин, — что эта история будет иметь продолжение, она не окончена.

— Люди наказаны, они умерли. Кого же еще наказывать? Какого еще конца нам ждать?

— Люди наказаны. Но у нас на Востоке — разве вы не знаете… Лично я считаю, что их наказали люди неумные и недальновидные. Дети Датхо убили таможенников не сами. Их руками двигали враги из-за границы. И к тому же эти бывшие сановники Худоярхана, Камчибек и его братья — просто дикие люди. Наказать их, безусловно, надо было. Но не так жестоко. Теперь заварится каша! Вам я советую быть осторожным, ни на какие уговоры не отзываться и в это дело не вмешиваться. Говорите, что вы — человек больной. Женились — это жест милосердия к сироте. Что от Датхо получили приданое — не говорите, спрячьте подальше все, что Буйджан привезла с собою. Вы поняли меня?

— Я понял, Василь-ака. Сундуки можно спрятать у друзей?

— Нет, нельзя. Лучше привезите сюда, в музей.

— Ах, спасибо! А я уже перепугался, думал, куда все дену?

— Кстати, вам письмо от профессора Веселовского. Он просит вас выполнить большой заказ на надписи для Эрмитажа.

— Это очень кстати! Мне как раз нужны деньги. Теперь ведь у меня семья…

В последнее время все острее и острее Василий Лаврентьевич стал замечать у себя отсутствие систематического образования. Не потому ли, что именно в эти годы так возрос его интерес к археологии и истории? Шли раскопки в Египте. Открывали миру Древнее и Среднее царства; раскапывали древности Сирии и Палестины, Греции, Италии, Малой Азии.

Добытые данные были поразительны. Они заставляли биться романтические сердца, погружали человека в атмосферу пряной экзотики, доселе неведомых стран и народов. Они приобщали человечество к истории давно забытых цивилизаций планеты; побуждали умы синтезировать единые для всех стран и народов исторические законы развития.

Золотые гробы юного фараона Тутанхамона, окончившего свой земной путь тридцать три столетия назад. Драгоценные произведения искусства египетских усыпальниц, некрополь царей в Южной Месопотамии, умерших пять тысячелетий назад; из праха возникали цари Ура, облаченные в драгоценные одежды; головные украшения цариц — золотые шлемы из ювелирно выполненных листьев и цветов, сплетенные в форме прически. Золотая утварь, ковры, мебель из эбена и слоновой кости, поблекшие рукописи, фрески, и… букеты некогда живых цветов, пролежавшие в воздухонепроницаемых склепах три тысячи лет.