Оксана представила, какой жалкой она кажется ему в стареньком, латаном-перелатаном, перелицованном ватнике и огромных валенках. Представила.... и холодные пальцы Оксаны отпустили Женькину шинель.

– - А ты изменился, Женя. Вон ты, какой стал большой и красивый. При чине, при звании,- звёздочек целых три. Генералом, наверное, стал?

– - Полковником,- улыбнулся Женька, словно не услышал колкости в её голосе.
– Слушай, а как ты в тамбуре оказалась? Пять утра ведь на часах.

– - Пять утра?

Оксана удивлённо посмотрела на Женьку и вспомнила, почему она вышла в тамбур. Ей сразу стало одиноко и тоскливо. Как всегда. Так в её жизни было всегда. И, наверное, так и будет всегда.

От этой мысли хотелось выть. Вот только выть ей было нельзя.

– - Надо же - полковником.... Я тебя-то лейтенантом запомнила.

– - Так это же, когда было?

Она мысленно прикинула, а ведь ему сейчас лет тридцать, может быть чуть больше. Женька Малахов ведь года на два старше её. Года два.... В мыслях сразу рефреном застучало - а тебе уже тридцать.

– - Сколько ж лет мы с тобой не виделись? Мать моя - это ж с сорок первого больше десяти лет.

– - Десять лет,- равнодушно сказала Оксана, которую неожиданно покоробило это простецкое "виделись", будто встретились давно разъехавшиеся соседи. Радость оттого, что она столкнулась в тамбуре с Женькой, угасла как свеча на ветру. Теперь Оксане пришлось искренне пожалеть, что она вышла курить в тамбур именно сейчас. В этой жалости было какое-то неискреннее притворство, что-то не настоящее.

– - Десять лет не десять минут. Как всё изменилось.... Ты сам, как здесь оказался? Спят ведь все.

– - Тебя очень хотел увидеть,- ни секунды не раздумывая, ответил Женька.
– Вру, конечно. Выпил с вечера, а проснулся - протрезветь вышел, на свежий воздух. Бывает же такое. Расскажи кто - никогда бы не поверил.... Десять лет!

– - Десять лет, - тупо, в унисон повторила Оксана. Ей захотелось спрятаться от лучистой Женькиной улыбки - в эти два слова уместилось время, которое было её жизнью.

Время, которое было немногим короче вечности. Десять лет были для неё больше чем целой вечностью, похоронившей в братской могиле три тысячи шестьсот дней и ночей, которые большей своей частью уже стёрлись из её памяти, бесследно канув в бездонную Лету. Каждый из этих навсегда исчезнувших кусочков жизни Оксаны, ещё так недавно был Вчера. Тем ускользнувшим. Вчера, из которого и состоит вся невероятная лёгкость прожитых мгновений вечности. Прошлое, будто стальные тиски, не отпуская, снова сжало её в своих цепких, неласковых объятиях, в которых два ручейка их с Женькой так по-разному прожитых жизней сливались в одну реку, носившую горькое название Память.

Память.... Память.... Да что ж ты будешь делать...

Она ясно поняла, что ей давно уже не двадцать и меньше всего она сейчас была похожа на ту вчерашнюю школьницу, которую запомнил Женька. И которую, может быть он когда-то любил. Да и он уже не сопливый "летёха" с мальчишеской сутулинкой в плечах и почти детским, обиженным взглядом. Когда они ещё были такими - жизнь была красочной и звонкой, как песни из чёрной тарелки радио. Тогда золотое солнце ещё светило в голубом-голубом небе, не скрытом слоем пепла от сгоревших заживо людей. Да вот только когда это всё было....

Давно. Очень давно.

Оксана спрятала лицо в складках тёплой комсоставовской шинели, которая пахла табаком и водкой. Спрятала, чтобы укрыться от радостного Женькиного взгляда. Больше ей ничего не оставалось. Будто в этом самом давно она предала Женьку, и ей сейчас было безумно стыдно и невыносимо горько.

– -Десять лет, - Малахов даже помолчал от значительности этого срока времени.
– Чудо, что мы встретились, правда?

Оксана грустно улыбнулась.

– - Десять лет,- тихо сказала она.
– Это так много. Страшно подумать - сколько времени. Правда, Женя?

Оксана поймала себя на мысли, что соврала - на самом деле ей становилось страшно совсем не из-за этого. Время не имело никакого отношения к вопросам, которые вот-вот должны сорваться с Женькиных губ и она не сможет ничего ему ответить.

– - Правда, - согласился с ней Женька.

Они помолчали, каждый о своём.

– - Ты куда едешь?
– деловито спросил в конце этого молчания Женька.
– До конца?

– - Нет, - покачала головой Оксана.
– К Усть-Вые, там недалеко.

Малахов не стал уточнять, куда именно она едет, но от этого не становилось легче - рано или поздно он спросит. Он спросит, а она ответит. Ведь нельзя соврать человеку, который десять лет назад дарил ей алые розы, пахнущие летом и конфетами, и робко целовал в щёку у парадного, когда провожал домой. Или всё-таки можно?

А Женька всё торопясь, говорил и говорил.

– - Бог ты мой, тогда я и представить себе не мог, что вот так встретимся. После всего, разве можно было представить, а? Чёрт, как я рад тебя видеть. Ты просто представить себе не можешь, как я рад.

Он действительно не скрывал своей радости - Оксана осязала взглядом его широкую улыбку, скрытую в полумраке вагонного тамбура.

– - Я тоже очень рада, Женя, - тоскливо сказала Оксана. Она ясно представила, как этот высокий плечистый мужчина бился в истерике, пачкая ей руки кровавой слюной. Они тоже стояли вот так - лицом к лицу, а вокруг горела даже земля, и в глазах щипало от едкого бензинового дыма. Десять лет назад....