— Отец? — спросил я. — Ты… вернулся?

Он улыбнулся.

— Я все время оставался с тобой, Роберт, — загадочно произнес он. — Но я не имел права открыться тебе.

— Ты был… — И тут меня внезапно осенило. — Шин! Так ты был Шином? — воскликнул я.

И снова он кивнул, и то выражение скорби, которое я сразу заметил в его взгляде, стало еще отчетливее.

— Я хотел еще раз увидеть тебя, перед тем как… я уйду.

— Уйдешь? — переспросил я.

Он кивнул.

— Да. Я сделал то, что должен был сделать. Моя задача выполнена, Роберт.

— Твоя задача? Ты хочешь сказать…

— Ничего из того, что произошло, не было случайностью, — серьезно произнес он.

— Но ведь ты… ты был…

— На стороне противника? — Он улыбнулся, и в улыбке этой было бесконечное терпение и прощение. — Никогда я не был с ними, Роберт. Никакая сила во Вселенной не способна заставить меня выступить против человечества. Но я вынужден был так поступить. Я был вынужден обманывать и тебя, и Говарда для того, чтобы предотвратить опасность, нависшую над всеми нами.

Я невольно бросил взгляд на море. Черный смерч исчез, но был ли это плод моего воображения, или же я видел его на самом деле? — глубоко в воде продолжали мерцать, пульсировать темные тени, множество их, напоминая зловредно бившиеся, темные, недобрые сердца.

— Этого требовал от меня Йог–Сотот, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Ему одному при помощи колдунов Иерусалимского Лота удалось проникнуть в наш мир, но с самого начала его единственной и главной целью было привести за собой всю свою свиту. Ты помнишь, о чем я тебе тогда говорил, на корабле?

Я молча кивнул и стал ждать, когда он заговорит снова. Через несколько мгновений он продолжал:

— Я вынужден был разочаровать его. А как он желал найти путь, прорваться через границы времени и без моего участия!

— А он и прорвался, — возразил я. — Кое–кто из его свиты…

— Лишь немногие, — перебил он меня. — Лишь тринадцати из них удалось пройти через время, и они — всего лишь призраки, фантомы, иллюзия. Сами они сейчас дремлют, они очень далеко, в ином измерении. Смогла прорваться лишь часть их духа. И теперь бороться с ними и одолеть их — твоя задача. Они будут пытаться пробудить ото сна свои спящие тела и снова начнут рваться к власти. И если это произойдет, — мир наш обречен. Никогда не забывай об этом, Роберт.

— А… остальные? — запнувшись, спросил я.

— Путь, которым они хотят пойти, надежно закрыт для них навеки, — убежденно сказал он. — Поэтому–то я и разыгрывал перед вами недруга, Роберт. Я просто внушил Йог–Сототу, что он сумел побороть мою волю, стать ее властелином и заставить меня прислуживать ему. И хотя я и впустил в наш мир тринадцать из них, — это был единственный способ уберечь мир от прорыва многих тысяч.

— Значит… это была ловушка?

— Да, — ответил Андара. — Я был вынужден это сделать. И надеюсь, ты сможешь меня простить за это.

Простить… Мне вспомнились Гордон и Тремейн, те женщины и мужчины, которые нашли смерть в горящем доме, все невинные жертвы.

— Почему ты так поступаешь?

Казалось, он читал мои мысли.

— В том самом письме я ведь предупреждал тебя, что в один прекрасный день ты меня возненавидишь, Роберт, — тихо произнес он. — Я и сам себя ненавижу за то, что произошло. Но иного пути не было. Нет прощения и оправдания тому, что было совершено мною, но я обязан был поступить так, а не иначе, — некоторое время он молчал, глядя куда–то мимо меня, на океан, и вздыхая. — Я ухожу, Роберт. Навсегда.

— Так ты сейчас… Ты сейчас… по–настоящему умрешь, да? — как ребенок, пролепетал я.

Он усмехнулся, будто я сморозил ужасную глупость.

— Умереть по–настоящему невозможно, Роберт. Не существует окончательной смерти, — сказал он. — Но пройдет немало времени, прежде чем мы увидимся вновь. Больше я не смогу тебе помогать.

— Помогать? Значит, ты…

— Да, это я изгнал демона, вселившегося в девочку, — пояснил он. — Это мое Могущество ты ощущал, Роберт. Но в будущем я не смогу тебе помогать. Теперь ты останешься один. Один со своим Могуществом, унаследованным от меня. Используй его по назначению, Роберт. Оттачивай мастерство. — Помолчав, он подошел и протянул руку, словно в желании прикоснуться ко мне, но потом опустил ее. — И прости меня, если сможешь, — тихо и очень печально произнес он.

И исчез.

Но я еще долго неподвижно стоял, молча уставившись на то место, где он только что стоял. «Однажды ты возненавидишь меня», — писал он в своем письме мне. Я попытался простить его сейчас, но не мог. Я пытался внушить себе, что он не мог поступить по–иному, что он вынужден был поступить так, что у него не было другого выбора, и понимал, что так оно и было. Но у меня перед глазами стояли невинные люди, обреченные на гибель, принесенные в жертву во имя того, чтобы планы его успешно осуществились.