Я взял в руки первую папку (она была подлинная, вот только этого депутата давно не было в живых), глянул на обложку, усмехнулся, запалил ее зажигалкой и швырнул в общую кучу. Взметнулся столб пламени.

– А теперь, паскуды, рвите у себя волосы на жопе, - сказал я, любуясь делом своих рук.
– И не пытайтесь меня найти. Через полчаса у меня самолет в Стамбул. На туречине вы меня фиг найдете - даже если потратите на это сто лет... Выключай камеру!

Карина выключила.

– Ну, как я?

– Ты был великолепен, милый. Только зачем ты сказал о Турции?

– Потому, что мы туда не поедем.

Костер пылал. Вася, стоявший неподалеку от нас, смотрел на пламя и ухмылялся.

– Когда сгорит, - сказал я ему, - не сочтите за труд разрыхлить пепел лопатой. Потом перекопайте землю в этом месте.

Вася кивнул. Я подхватил штатив с камерой и поволок в дом. Штатив был тяжелый. Нежелание таскаться с дорогостоящей аппаратурой, собственно, и побудила меня еще на журфаке уйти именно в газетную журналистику, а не в электронные СМИ...

***

Валентин Григорьевич сидел в кабинете, перебирая какие-то платежки.

– Пардон за беспокойство, - сказал я, входя с кассетами в руке.
– Мы уезжаем. Напоследок - маленькая просьба. Вот эти три пленки надо занести в приемную ФСБ. Оптимальное время - семь часов. А вот эту - в течение вечера передать Брюнету. Ошибиться - что куда - невозможно: кассеты снабжены надписями.

– Хорошо, - сказал он, рассматривая этикетки с буквами, написанные крупными печатными буквами: "Брюнету", "Начальнику УФСБ по РО", снова "Начальнику УФСБ по РО" и одна - "полковнику А.С. Лысю, лично. Эту пленку шеф уже посмотрел. Как офицер, вы знаете, что теперь надо делать.".
– Что это означает? Что он должен сделать?

– Застрелиться, - сказала Карина.

– Хорошо, - сказал он.
– Передадим.

– Ну, тогда все... До скорой встречи, Валентин Григорьевич. Время от времени заглядывайте в электронку...

Мы обменялись рукопожатиями, и я вышел из дома, чтобы не мешать отцу прощаться с дочерью.

Стоя на веранде, я курил и ждал. Метрах в тридцати от меня Вася заботливо плескал керосин в догорающий костер, явно получая от этого занятия немалое удовольствие.

А потом на пороге появилась Карина с дорожной сумкой в руке.

– Я готова, - сказала она.

– Поехали, - сказал я.

– Угадай, на чем мы поедем? Ни за что не догадаешься...
– Карина засмеялась.
– На "тройке".

– У вас есть "тройка"?!

– Отец привез, когда демобилизовался из Западно-Сибирского военного округа. Это его первая машина. В прошлом году ей капитальный ремонт сделали. Бегает хорошо.

– Понимаю, - пробормотал я.
– Ей поставили движок от самолета...

***

Давненько я на жигулях не катался. Уже забыть успел, насколько тесен салон...

С большим трудом я влез в машину, положил дорожную сумку на заднее сидение и спросил:

– В сумке ничего лишнего нет? А то гляди, девочка, - на границе между Ростовской областью и Краснодарским краем нас могут менты обшмонать.

– Так, значит, мы едем на Кубань?

– Едем. Но (я глянул на часы) еще не скоро. У нас есть двадцать пять минут, чтобы попрощаться с Ростовом.

– Не знала я, что ты такой сентиментальный...

– Я-то не сентиментален. Просто хочу я одному человечку в глаза посмотреть... Он меня предал.

– Кто?

– Скоро сама увидишь.

Я сел за руль, и мы поехали. По проспекту Нагибина добрались до центральной городской больницы. Там, развернувшись на кольце, оказались на Соколова и свернули направо.

Сбросив газ, я глянул на окно в кирпичной девятиэтажке. Нужное мне окно светилось в темноте: предатель был дома.

Карина увидела, куда я смотрю.

– Вадим?!
– воскликнула она.

– Он самый, - сказал я.

***

"Тройку" мы поставили во внутреннем дворе, а сами вошли в подъезд и поднялись на этаж. Я стал слева от металлической двери и глазами подал знак Карине - дескать, звони ты...

Карина позвонила.

– Кто там?
– послышалось из-за двери.

– Это я, Вадим, - сказала Карина.
– Есть новости от Стасика. Нужна твоя помощь.

Щелкнул замок, и дверь открылась.

– Здравствуй, красавица, - сказал Вадим.
– Так, значит, Станислав нашелся... Где он прятался?

– Ближе, чем ты думаешь, - сказал я, внезапно появляясь в дверном проеме.

Все цвета, кроме белого, исчезли у Вадима с лица.

– Шеф?!
– пробормотал он.
– Д-д-добрый в-в-вечер...