— Практически нет. Подозревала, правда, что это как-то связано с той художницей, что выставлялась на первом этаже. Но там были только ее личные догадки, как я понял.

— Хорошо, проверим… — опять же без особого энтузиазма сказал мой собеседник. Потом ненадолго замолк и вдруг добавил: — Вообще-то, по закону, я не имею права вам говорить, но скажу.

— Тогда почему скажете?

— Будете смеяться, но так велело руководство. Как думаете, с какой радости? Не знаете? Вот я тоже пока не знаю. Но это — пока! На сегодня уже получен экспресс-анализ крови с места возможного преступления. Кровь не человеческая.

— А чья? — испуганно спросил я.

— Говяжья. Сейчас проверяют все мясокомбинаты.

— А чья конкретно? Коровья или бычья? — почему-то решил уточнить я.

— Не знаю. Думаете, это так уж существенно? В общем, если что дополнительное вспомните, обязательно сообщите. Визитка моя у вас есть, а пока посмотрите сюда. Тоже велели вам показать.

С такими словами следователь повернул свой ноутбук в мою сторону.

— Этот ролик, — продолжал дознаватель, — прислали по электронной почте на адрес той самой гостиницы. Текст письма и его тема совпадали — «для полиции». Посмотрите внимательно, может, добавите что-нибудь.

И пошло видео.

Постановщик сцены явно насмотрелся голливудских боевиков или начитался триллерных книжек про маньяков. Серая комната, где в кадр не попадало ничего кроме металлического стула и примотанной к нему электрическим проводом женской фигуры. Прямо в лицо ей светил некий выходящий за пределы кадра мощный прожектор. Сам стул стоял в большом и пустом грязно-белом эмалированном тазу. Связанная женщина была мне хорошо знакома: Маша Пашкова, она же — Мария Петроградская. Художница, чью выставку я не так давно посещал, и в номере которой кто-то с маниакальной тщательностью все залил кровью. Говяжьей кровью. Маша сидела связанная, с заклеенным серебристым скотчем ртом, в потертых джинсах и черной майке с принтом какой-то девицы с гитарой и короткой фразой на английском языке. Моя старинная знакомая шевелилась и мычала, в глазах читалась злость вперемешку со страхом. Далее, по всем правилам жанра, должен был послышаться закадровый голос, измененный каким-либо исключающим идентификацию способом. Или появиться человек в маске-балаклаве, или несколько вооруженных людей. Но ничего подобного не случилось, просто выскочила надпись:

— Сколько всего дней? — спросил я, не узнав собственного голоса.

— Девять… осталось девять дней, — как-то расстроено произнес следователь. — Дороговато просят, не находите? Помнится, за одну некогда известную либеральную журналистку на Кавказе требовали вдвое меньше. Номер счета в офшорном банке на острове Тристан-да-Кунья в южной Атлантике...

На это я не нашел что ответить. Больше всего не понравилось то, что преступники (или — преступник?) не закрыл Маше глаза. Если бы собирались отпускать, то заклеили бы не рот, а именно глаза. Об этом я сразу же заявил следователю, на что тот молча кивнул.

— Ничего необычного не заметили? — с явной надеждой спросил дознаватель.

— Необычного? Кто-то собирается сжечь Машу живьем, это что, обычно?

— Да не о том я… — с досадой сказал следак. — Да, забыл сказать, что подписка о невыезде с вас снята. У вас же есть роуминг?

Я кивнул, а потом сказал:

— Снимали на какую-то «мыльницу». Шрифт титров самый банальный, скорее всего, Ariel. Подобный ролик сможет сверстать кто угодно на обычном домашнем компьютере. Стул стандартный, такой в любом супермаркете купить можно… все, что заметил. Разве что освещение: или в помещении без окон, или темной ночью снимали.

Следователь кивнул в ответ и молча подписал пропуск на выход. Видимо, надеялся услышать от меня нечто для себя новое и полезное. Не услышал, — я умолчал о двух вещах. Во-первых, о надписи на майке. Под изображением незнакомой исполнительницы отчетливо читалось: «I don’t give a fuck!» А во-вторых — таз. Его я уже видел, причем неоднократно, в мастерской знакомого питерского скульптора. Эту посудину мой приятель некогда использовал для размягчения синей глины для лепки. Таз был железный, большой, старый, литров на тридцать, похожий на гигантскую миску. Сейчас таких, по-моему, отечественная промышленность давно уже не производит. Там имелись характерные побитости, помятости и неаккуратная надпись красной краской: «2-я урология». По этим признакам и опознал. Сразу же лавиной поперли воспоминания.

Маша была настоящей талантливой художницей, даже я это понимал. Идею картин с дверями она вначале посчитала тупиковой, чуть было не забросила, но потом почему-то передумала и время от времени возвращалась к этой теме. Потом завершила цикл. Сравнительно недавно вышел альбом-каталог с подборкой фоторепродукций этих работ. Называлась серия незатейливо — «Апокалипсис за дверью». Имена самих полотен не блистали разнообразием — «Апокалипсис за дверью-2» «Апокалипсис за дверью-3» и так далее. Нумерация не была сплошной, видимо, некоторые еще не опубликованы или просто отсутствовали. Почему-то не существовало картины «Апокалипсис за дверью-1». На вопросы Маша отвечала так: «Была, была первая, но оказалась неудачной, и пришлось ее уничтожить».

Что-то не верил я такому утверждению. Во-первых, свои картины Маша никогда не уничтожала, а во-вторых, у нее не было неудачных работ. На мой непрофессиональный дилетантский взгляд, каждое из ее полотен было творческой удачей. Это мое личное мнение, ни на что не претендующее.

Где-то я читал, что жизни настоящих художников, в силу какого-то нехорошего природного закона, зачастую стремительны и недолговечны. Они, художники эти, вспыхивают и гаснут, словно метеоры, извиняюсь за тривиальность сравнения. Вот кажется, лишь вчера проходили вернисажи, выставки и удачные распродажи, манерные искусствоведы с философским раздумьем рассматривали свежие картины, высказывали свои ученые мысли, а молодая, мало кому известная художница радостно слушала поздравления и с наслаждением смотрела на творение рук своих. Но прошли какие-то несколько лет, а народ в нашей стране уже плохо помнит прежнюю героиню. Особенно, если героиня эта покинула пределы родного отечества и проживать изволит в Европах. Причем дело сейчас даже не в том, какой художницей была Маша; важно, что в течение прошедших лет она с кажущейся воздушностью и каким-то нахальным изяществом вписала свою хрупкую, тоненькую фигурку в разнокалиберную картину художественного мира.