Весь день 5 мая казаки и татары пытались ворваться в лагерь осажденных, а между атаками палили из пушек.

Польские пушки сначала огрызались, а потом и вовсе замолкли.

Под вечер перед лагерем появились казаки с белым флагом. Хмельницкий снова, в который раз, затевал переговоры. Вести переговоры приехал Максим Кривонос.

Он вошел в изодранный пулями шатер Стефана Потоцкого и, глядя в упор страшными, смотрящими словно с двух лиц глазами, сказал:

— Ваша милость, в твоем лагере много раненых. Ни один твой лазутчик до Чигирина не дошел и не дойдет. Выручки ждать неоткуда. Мы бы давно взяли с боя ваш лагерь, но гетман Хмельницкий не хочет приносить лишних огорчений его милости пану коронному гетману. Отдайте нам пушки, казну, ибо нам надо заплатить татарам, и тогда с нашей грамотой к гетману коронному можете уходить.

— Мы дадим ответ завтра, — сказал Стефан Потоцкий.

— Ответ нам нужен нынче, — Кривонос усмехнулся. — Завтра с утра я сам поведу свой полк на ваши окопы.

Потоцкий собрал командиров на совет.

— У нас много раненых, у нас нет фуража, мы голодаем. Нам нечем воевать. Осталось по одному-два заряда на пушку и по одному-два заряда на мушкет.

— Неужели мы, шляхтичи, сдадимся казакам?! — у Чарнецкого навернулись слезы на глаза.

— Война есть война, — сказал пан Шемберг. — Потерять головы дело немудреное. Мудрое дело — в безвыходном положении сохранить людей и честь.

— Честь?! — вскричал Калиновский.

— Мы не в плен идем, а к своим. Пан Хмельницкий к тому же щадит наше самолюбие и не требует знамен. Пушки стали бесполезны, а при отступлении они будут только обузой.

Так сказал Яцек Шемберг, а Потоцкий вынес решение:

— У нас нет иного выхода. Вернее, у нас два выхода: первый — погибнуть, второй — принять условия сильнейшего во много раз противника, сохранить себя и жолнеров для пользы отечества, для будущих побед. Пушки мы отдадим, а требование о казне отвергнем.

— Я советую собрать тысячу-другую злотых, — сказал Шемберг.

— Пусть будет так, как говорит опытнейший из нас! — Потоцкий бросил на барабан свой кошелек. — Отступать мы будем в полном боевом порядке. Пан Шемберг, лично проследите за устройством табора.

Восемь пушек и две с половиной тысячи злотых казаки увезли в свой радостно гомонящий лагерь.

Не успела погаснуть заря, как в казачьем лагере пошли веселая пальба и клики.

— Что у них? — спросил Потоцкий Чарнецкого, который нес дозор со своим отрядом.

— Лазутчики слышали русскую речь. Видимо, к Хмельницкому на помощь пришли донские казаки.

— Бедный мой отец! — вдруг воскликнул Стефан Потоцкий. — Он и не ведает, что изменник подготовил большую войну. Господи, помоги прорваться к своим.

— Но казаки нам дают свободный проход!

— Бьюсь, что Хмельницкий нас обманывает. Ему нужна полная и сокрушительная победа. Такая победа, чтоб о ней протрубили по всей Украине.

Стефан Потоцкий обошел всех командиров и сам отдал распоряжения о ночном походе. Потом он вернулся в шатер и приказал, чтобы прислали капеллана.

Когда полог шатра осторожно приоткрылся, Стефан лежал на своей походной постели и спал. Человек, заглянувший в шатер, хотел уйти, но командующий открыл глаза.

Посмотрел на капеллана и увидал, что он совсем еще молод, ровесник. Сомнение отразилось на лице Стефана.

Капеллан печально улыбнулся.

— Бога зовут на помощь, когда уже нет другой надежды.

— Я позвал моего капеллана, а не Бога, — холодно возразил Потоцкий. — Впрочем, еще раз прошу меня извинить. Вы сказали правду: положение у нас очень трудное.

— Вы хотите исповедаться? — спросил капеллан без обиняков.

Стефан резко повернулся к нему, готовый яростно выругаться, и тихо сказал:

— Да, я хочу исповедаться.

Они оба добросовестно исполнили обряд.

— Бог да поможет нам, — сказал капеллан, уходя.

«Хмельницкий тоже, наверное, молился Богу, прося у него победы», — подумал Стефан.

Оставшись один, он, не раздеваясь, лег, чтоб хоть сколько-то восстановить силы на тяжелейшую ночь.

Он расслабил ноги и руки, но голова была стиснута заботой: «Только бы добраться до Княжьих Байраков!»

Стефан встал:

— Умываться!

Ему принесли воду.

Умылся. Надел доспехи.

В шатер пришел пан Шемберг:

— Табор готов.

Ни одно колесо не скрипнуло, не всхрапнула ни одна лошадь, не закричал в бреду тяжко раненный человек, но уже спешил, спотыкаясь о колдобины, перебежчик-гайдук.

Двадцать возов с одной стороны, двадцать возов — с другой. За ненадежным укрытием конница, остатки пехоты.

Казаки встретили табор у Княжьих Байраков.