— Неужели это… так опасно?

— Это очень опасно, княгиня.

— Когда вы назначаете день отъезда?

— День?! Вы поедете немедленно, — и, чтобы сгладить сухость тона, добавил: — Через час или через полтора часа.

Поклонился и вышел, чтобы не объяснять. Ничего и ни кому не объяснять.

Ровно через час ему доложили:

— Княгиня и князь в карете.

Он вышел проводить их. Поцеловал княгиню, поцеловал Мишеля.

— Князь, я даю вам сотню драгун, будьте вашей матушке надежным защитником.

Мишель посмотрел на строящийся отряд, глаза у него засияли.

— Неужели это так опасно? — опять спросила княгиня.

Гризельда.

— С нашими полководцами беды не оберешься!

— Берегите себя! — она сняла с шеи крестик с алмазами, надела на князя.

— Я клянусь вам, княгиня, навести порядок в стране!

— Дай вам Бог!

К Вишневецкому подошел кто-то из шляхты:

— В Ясногородке и Любартове неспокойно.

Князь Иеремия снова взялся за ручку кареты.

— Князь Михаил, я отменяю свой прежний приказ. Вы получаете в свое командование не сотню, а три сотни драгун.

Карета сорвалась с места, поскакали драгуны, тронулся обоз.

К князю Иеремии подвели мужика.

— Что ему?

— К вашей ясновельможной милости зван, — мужик опустился на колени.

— Кого я звал?

— Это отец ясновидящего! — подсказали князю.

— Я отец Стася, ваша милость.

— А где же сын твой?

— Помер, ваша милость!

— А-а! — сказал князь и, обойдя стороной мужика, ушел в свои покои.

Князь Дмитрий сидел в просторной низкой комнатке, дожидаясь, когда его примет великий коронный гетман.

Из-за размолвки со своим опекуном Дмитрий Вишневецкий прибыл в ставку без обещанной князем Иеремией сотни. Завидуя Чарнецкому, Сапеге, Сенявскому, молодому Калиновскому, которые отправились на Хмельницкого во главе прекрасных отрядов, и уж конечно, Стефану Потоцкому, князь Дмитрий посчитал для себя невозможным влиться в пеструю толпу шляхетского ополчения и остался в ставке.

— Не советую вам сегодня говорить с его милостью гетманом, — сказал князю Дмитрию пан Чаплинский, занимавшийся какими-то бумагами за столом у окна. — Его милость сердит на сына своего. Военное дело требует порядка. Разбил бунтаря — сообщи. Улизнул бунтарь — тоже сообщи. А так разве можно? Ни одного гонца не прислал!

— Охота началась, — откликнулся пану Чаплинскому пан Комаровский. — Люди там все молодые, дело сделали и — загулялись.

Князю Дмитрию стало не по себе. Вместо того чтобы быть среди упоенных победой сверстников, обивает он пороги гетманской канцелярии, слушает сплетни, пошлости.

— Узнайте, примет ли меня коронный сегодня? — попросил Вишневецкий человека при дверях гетманского кабинета.

Человек этот появился у гетмана недавно, но уже все знали, что он Самойло Зарудный, и всячески перед ним заискивали. Был Самойло важен, грузен, лицо имел непроницаемое, умное, на любую шишку глядел свысока и пропускал к гетману не по чинам, но по делам. Потоцкий души в нем не чаял.

— Ждите, ваша милость, — сказал Вишневецкому Самойло. — Ясновельможный пан большие дела переделает, тогда уж и ваш черед.

Князь Дмитрий вспыхнул, но что-либо сказать в свою защиту не нашелся. Он было встал, чтобы уйти, но в это время входная дверь тяжело и медленно отворилась, и, пошатнувшись на пороге, в комнату вошел, черный от грязи и запекшейся крови, драгун.

— Гетмана! — прохрипел он.

У самой двери его качнуло, и князь Дмитрий успел подхватить падающего. Самойло Зарудный проворно отворил дверь, и они оба, гонец и князь, оказались в кабинете Николая Потоцкого.

Потоцкий подписывал какой-то документ. Он поднял глаза на шум, и перо выпало из его руки.

— Убит? — спросил он ровным деловым голосом.

— Ранен, — прохрипел драгун. — Твой сын, ваша милость, ранен. Тяжело. Мы разбиты. Все в плену.

Драгун захрипел и стал оседать.

— Положите его! — приказал гетман.

Драгуна уложили на пол, дали ему вина.

— Сколько у Хмельницкого войска? — закричал гетман, наклоняясь над раненым.

— Реестровые изменили, — прохрипел драгун. — Мы ждали помощи. Но пришли татары…

— Татары! — вскричал Потоцкий. — Говори! Какие татары?!