— Шуринька, я освобождаю тебе время для главного. Ты революции нужнее, чем я. Значит, помогая тебе, я служу революции.

Что-то сходное было в судьбах подруг. Обе из богатых дворянских семей. Обе отказались от благ лёгкой, бездумной жизни и пошли в революцию. Обе красивы, только Зоя чуть флегматична и немного склонна к полноте. И у каждой — сестра актриса. У Шуры — всемирно известная Евгения Мравина, у Зои — молодая, уже привлекающая внимание критиков драматическая актриса Вера Юренева.

Ночью в постели, разделённые тумбочкой и нешироким проходом между двумя кроватями, подруги заводят разговор о самом сокровенном.

— Так с кем ты теперь, Шуринька? — спрашивает Зоя.

— По душе мне ближе большевики с их бескомпромиссностью и революционностью настроения, но мои чувства к Плеханову не позволяют мне открыто осудить меньшевизм. Я стараюсь, чтобы обе фракции использовали меня для текущих заданий.

В июне 1906 года Александре было поручено передать вернувшемуся из эмиграции Ленину секретное письмо от Плеханова.

В конспиративную квартиру, где помещалась редакция нелегальной большевистской газеты «Вперёд», она вошла со двора, через кухню, и очутилась в большой комнате с двумя столами, заваленными бумагами. Ленин стоял в узком проходе между столами, держа руки в карманах брюк, и вполголоса разговаривал с Троцким. Едва Александра переступила порог, Ленин умолк и вопросительно посмотрел на неё:

— Товарищ Коллонтай? Вы к кому?

Она сказала, что принесла письмо, сейчас вынет его.

— Нет ли у вас ножичка или ножниц? Мне надо вспороть подкладку муфты.

— Попросите, пожалуйста, у товарища Крупской. — Ленин указал на дверь в соседнюю комнату.

Александра толкнула дверь и вошла в комнату, меньшую, чем та, где находился Ленин. Её встретила невысокая женщина с озабоченными глазами и закрученной узлом на затылке косой. Александре показалось, что три года назад в Брюсселе Крупская была в этой же светлой блузе и чёрной юбке.

Крупская достала ножницы, помогла Александре вынуть письмо из подкладки муфты и, извинившись, вышла.

Через несколько минут Крупская вернулась вместе с Лениным. Александра невольно приподнялась со стула.

— Что вы, что вы, товарищ Коллонтай! Сидите, пожалуйста, — остановил её Ленин. — Пришлось понервничать, пока доставили письмецо?

Александра видела, как Ленин внимательно рассматривает её.

Он прищурил левый глаз — близорукий, а дальнозорким правым, широко открытым, смотрел через растопыренные пальцы. У Ленина непроизвольно возникал этот жест: он корректировал таким образом своё зрение. На Александру он смотрел одобрительно: правильно, что оделась барынькой, за такой не увяжется шпик.

— А записочку вы нам доставили архиважную, — сказал, улыбаясь, Ленин. — Кстати, как здоровье Георгия Валентиновича?

Не ожидая такого вопроса, Александра зарделась.

Видя её смущение, Ленин решил сменить тему:

— А вы, однако, в чём же несли письмо, товарищ Коллонтай?

— В муфте, за подкладкой.

— Скажите пожалуйста, в муфте! — Но хвалить вслух не стал. Напротив, предостерёг: — А впредь не носите писем. Даже в муфте. Гхм... в муфте. — Лицо его осветилось улыбкой. — Запомните, товарищ Коллонтай: если уж так необходимо передать письмо, то лучше, чтоб оно было написано на очень тонкой бумаге. Чтоб было нетрудно его проглотить в случае необходимости. Да что я учу вас! Признайтесь, наверное, частенько глотали в школе шпаргалки? — И всё так же доброжелательно улыбаясь, отпустил Александру.

Изредка Александра получала от Плеханова зашифрованное письмо, означавшее возможную встречу где-либо в Европе. Он пользовался любой возможностью, чтобы вырваться из семьи, будь то национальный партийный съезд, конгресс Второго интернационала или художественная выставка. Тогда она тут же всё бросала и сломя голову неслась в Берлин, Вену, Брюссель или в Венецию.

Эти внезапные исчезновения не удивляли товарищей по партии. Одни считали, что у неё есть обязательства перед далеко живущими родственниками, другие объясняли её исчезновения конспиративными делами.

Поначалу Александру забавлял этот внезапный резкий переход от нервной, кипучей деятельности — всегда на людях, всегда на виду — к полной отрезанности от жизни и людей. Она называла себя «гаремной одалиской», а Плеханова «пашой».

Однако со временем роль одалиски стала её угнетать и раздражать. Нельзя было выйти на улицу — а вдруг встретишь знакомого. Нельзя засидеться в библиотеке — Георгий Валентинович может забежать, не найти её в номере и, не дождавшись, уйти.

И только в Штутгарте в августе 1907 года их роли поменялись. В это время там проходила Международная конференция социалисток, на которой Александра была единственной представительницей России.