Шрифт:
— Шуринька, что случилось?
— У меня дома засада. Полиция. Разреши мне у тебя пожить. Хотя бы несколько дней, пока идёт съезд.
Адель от испуга даже присела. Её прекрасное, строгой северной красоты лицо обезобразилось страхом.
— Но тебе здесь будет неудобно, — пролепетала она. — Ты же знаешь окружение мужа. У нас в доме бывают высшие чины Министерства внутренних дел. Тебя могут опознать и прямо тут арестовать... Я бы хотела тебе помочь, но ты же понимаешь...
— Да, да, я понимаю. Прощай...
Возле Мариинского театра Александра села в извозчичьи сани и велела везти её на Кирочную, 12. Там жила её новая подруга — популярная романистка Щепкина-Куперник [16] , внучка знаменитого русского актёра. В её доме она прожила все дни работы съезда.
Всероссийский женский съезд открылся вечером 10 декабря 1908 года в ярко освещённом Александровском зале Петербургской городской Думы. На съезде присутствовало около семисот делегаток буржуазного крыла. Группа работниц насчитывала только 45 человек. Однако именно на этой группе было сосредоточено внимание не только съезда, но и прессы, и, разумеется, властей. На торжественном открытии съезда они появились с красными гвоздиками, что было своего рода демонстрацией, которую отметили в газетах. Намерением Александры было присутствовать на съезде, но не выступать. Однако она не удержалась и выступила под вымышленным именем по одному из докладов. Её краткая речь вызвала горячие дебаты. На следующий день зал был оцеплен полицией. Шла проверка документов. Александру заранее предупредили, и она тут же возле Гостиного двора взяла извозчика и отправилась на Варшавский вокзал. Подготовленный доклад был прочитан работницей Волковой.
16
Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874—1952) — русская писательница, переводчик пьес Э. Ростана, Ф. Лопе де Веги, П. Кальдерона, В. Шекспира и др. Автор мемуаров «Дни моей жизни», «Театр моей жизни».
13 декабря буржуазные феминистки приняли резолюцию об образовании в России бесклассового женского центра. В знак протеста группа работниц покинула съезд, осуществив таким образом план Александры.
А сама она в это время, закутавшись в воротник шубы, ходила по заиндевелой платформе станции Вержболово с одной неотвязной мыслью: удастся ли проскочить за границу по фальшивому паспорту. Бесконечно длившийся час стоянки она мучительно прислушивалась к звуку жандармских шпор, которые то спешно приближались, то удалялись вновь.
Перед самым отходом поезда «синий мундир», гремя шпорами, вручил ей паспорт. И скоро она уже гуляла за рубежом, по залитой электричеством, чистенькой, подтянутой, образцово налаженной пограничной станции Германии — Эйдкунену.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Грядёт, иллюзию опобеден,
Как некогда Христос,
Протест.
И он исстражден, чахл и бледен,
Жених незачатых невест...
Поздним вечером 14 декабря 1908 года Александра приехала в Берлин. Она поселилась в тихом предместье Грюневальд, в небольшом пансионе «Бисмаркплац», расположенном в двухэтажном домике по Хубертус-аллее, 16.
Её комната на втором этаже была скромная и недорогая, но светлая и уютная, с мягкой мебелью из лилового кретона и плюша. Туалетный стол Александра со вкусом убрала кисеей и лентами. Прибила две этажерки, уставив их милыми безделушками, повесила недурные виды Венеции в старинных рамках. У окна поставила изящный письменный стол, удобный для работы. Большая книжная полка во всю стену быстро начала заполняться нужными книгами.
Вступив в январе в социал-демократическую партию Германии, Александра получила место пропагандиста при Vorstande (центральном комитете). Ей предложили с первого дня приступить к работе, но она убедила руководство в необходимости прежде усовершенствовать свой немецкий.
Три месяца со свойственной ей прилежностью штудировала Александра немецкую грамматику, а в апреле партия отправила её в первую поездку по городам и посёлкам Рейнской области и провинции Пфальц.
Она успела полюбить свою уютную комнату и с грустью расставалась с прекрасным видом на убегающую к старому Берлину извилистую ленту шоссе, окаймлённую сосновыми рощами и цветниками. Эти дивные цветники казались чудом выросшими среди полей и рощ. Они алели, словно отблески заката, или напоминали крохотное лазоревое озеро.
Размеренно постукивая колёсами, поезд мчится вдоль, белого шоссе, обсаженного деревьями. Вечер тёпел и мягок. Мелькают поля, луга, виллы с садами. Вдали, отражая полный, яркий месяц, серебрится сказочный Рейн. Доносится запах цветущих вишен и абрикосов... Хочется в тишину, хочется пошептаться с природой, углубиться в нежно зеленеющий лесок... Мысль о городе навевает тоску, но огни его быстро приближаются, растут. Пахнет бензином, коксом, назойливо звонят трамваи. Вьётся длинной вереницей фланирующая по улицам воскресная публика. Надрываются граммофоны в душных кнейпах [17] ...
17
Кнейпа (нем.) — пивная, трактир.
На привокзальной площади Людвигсхафена в таксомоторе Александру ждёт представитель партгруппы.
С широких современных бульваров с новостильными виллами автомобиль сворачивает в унылые улицы с казарменно скучными вытянутыми домами для рабочих и останавливается у подъезда Народного дома.
Огромный зал с хорами, человек на восемьсот, переполнен. Публика — рабочая; большинство приоделось к собранию, но мелькают и синие блузы. Стоит равномерный гул сотен голосов. Покрывая говор, несутся однообразные выкрики кельнеров: «Schnitt Munchner», «ein Pfalzer», «zwei dunkle».