Я распахнул халат, скатился по ложбинке меж грудей и провалился в пупок.

— У меня есть парень, который это делает…

— Как его имя?

— Кого?

— Который умеет вот так делать?

Мой юлящийся язык настиг ускользающую черную полоску трусиков и взъерошил примятые золотистые заросли.

— А…(шепотом)дурак.

Горячие и упругие ляжки стиснули мою голову в душистых объятиях. Я целиком окунулся в их аромат и осторожно отведал деликатеса.

Распалившись, она подтянула мои губы к своим и впилась в них, как оса:

— Может ты, наконец, расстанешься со своими трусами?! — прошептала не отрываясь.

Я расстался, и мы совокупились.

— Мне ни с кем не было так хорошо…

— Мне никогда не будет так хорошо…

— Только не кончай в меня…

— Мы кончим вместе…

— Да… но не в меня…

— А в кого?

— На живот!

— Вот! Вот!

— Скотина.

(прошло шесть лет)

— Оля! — выдохнул я и подался к губам.

— Ну, как ты? Где? — тоном участкового приструнила меня Оля. Я одумался и принял правила игры.

— В принципе, не плохо. А в общем, отлично. Добиваюсь поставленной цели. Уже имею дивиденды.

— Вот как?

— А разве могло быть иначе?

— Ну, в принципе, ты всегда, так сказать… Значит в театре?

Она заметно растерялась. Уверенность и наглость — первое оружие против женской спеси.

— Да, сам пишу, сам ставлю и играть доверяю только себе. Ну, а как ты, собственно, если в общих черта? В последний раз, когда я тебя лицезрел, ты сильно беременная была.

— Девочке уже пять лет.

— Отлично. Что еще, в сущности, нужно женщине.

— А где твой театр?

— На Петроградской.

Текст я знал на зубок, отвечал непринужденно и мог попутно обследовать забытое олино тело: похудела, усох налив щек, грудь опала, но ноги и та нива откуда они произрастали, сохранились в первозданном виде. Прекрасные зубы, я помню блеск их страстного оскала и игривые укусы. Интересно, как у нее с мужем?

— А я, кажется, знаю! Это на углу Каменоостровского и Большого, так? — продолжала ковырять Оля.

Но я крепкий прыщ, меня холеным ноготком не выдавишь.

— Нет. Мой поменьше и подальше, возле Ботанического. Там сейчас у меня ремонт идет — подготовка к открытию сезона.

— Ну, приглашай. Очень интересно посмотреть.

Тональность олиных интонаций становилась все прозрачнее, сквозь изгогродь официального тона проглядывали силуэты интимности.

— Естественно! Как только, так в первую очередь. Оставь телефончик.

Роется в сумочке, под мышками на платьице пятнышки пота.

— Как зарабатываешь? — протянула листик с цифрами.

— Прилично. На одного с лихвой.

— Все один?

— А вы все вдвоем?

— А что?

Вот этот тайный взгляд! Взгляд, который ничего еще не значит, но уже обещает многое.

— Ничего. Как муж?

— Что тебя интересует?

— Основное: не пьет? зарабатывает?

— Не пьет, не курит, зарабатывает и не таскается, но все равно плохо.

Пиздешь. Уж я-то знаю, что для нее хорошо, а что плохо. Я доводил ее до обморочных оргазмов, и все равно она променяла меня на родовитого сморчка с прогнозируемым будущим. Ты всегда была смышленой женщиной, моя бывшая соблазнительница.

— А я пью, курю, таскаюсь, иногда и не зарабатываю, а у меня по-прежнему хорошо. Просто не знаю что и делать.

— Я не в этом смысле. Здесь тоже все в порядке, — слишком гордо заявила Оля.

— Да я тоже без всяких умыслов намекнул, — прокололся улыбкой я.

— Все шутишь?

В стеклянных штампах метрополитена замаячил Николай.

— Давай встретимся сегодня, попозже, поужинаем где-нибудь, поговорим, — заспешил я.

— С удовольствием. Мои все равно на даче… — согласилась слишком поспешно, спохватилась и зарделась. — Хотя не обещаю.

На нас надвигался Коля — разбегающийся взгляд, полуоткрый рот с белой пенкой в уголках губ.

— Я тебе позвоню?

— Позвони.

— До вечера?

— Ага.

«Нельзя ли дважды войти в одну и ту же реку?!» — беззвучно вопрошал я в след, просвечивающим сквозь платьице, трусикам. Псы взрычали, поводок натянулся, я рявкнул на оголтелых и отвернулся.

— Ты чего такой необычайно-черезвычайный, Николай?! — с надеждой пожал я руку своему потенциальному кредитору и повел его к озерам.