Сам-то я хоть и приведен к присяге, но не профессионал и по части женщин, предпочитающих мужчин в портупеях, обделен основательнейшим образом, поэтому после первой же ночи, проведенной у звукопроницаемой стены, отделяющей мою келью от вертепа иноземного вертопраха, я незамедлительно занялся случкой военных в интернациональном аспекте.

Тут надо отдать несколько должных строк моему мексиканцу, вернее, его плодовитости, которая отражалась на мне информационным обжорством.

Целыми неделями не покидал я своего акустического плацдарма, дабы не пропустить очередного соития. Впрочем, очередными их назвать можно только условно. Его совокупления всегда носили внеочередной характер. Вот, например, вижу, отлучился мой воин за кефиром (военные по утрам потребляют кисломолочные продукты), а по возвращении, я уже слышу, как стенает под ним молочница Зина. Гениальная оперативность!

Я изучал его повадки, осваивал манеры, приспосабливался к замашкам, тренировал ухватки. Постепенно внешность моя стала трансформироваться. Грудь колесилась, чеканился шаг, и в голосе утверждалось повелительное наклонение.

Вскоре мое постоянство было оценено по достоинству, и мне посчастливилось не только слышать, но и видеть. А случилось следующее.

Этот эфиоп, спровадив великолепно использованную кастеляншу Жанну Бортовицкую, буквально четверть часа спустя вдруг постучался ко мне. Я открыл, а он представил мне Марианну — кассира компании Аэрофлот.

— Мы будем хотеть пожелать тебя на наш пати! — приплясывая, пролепетал загорелый гандурасовец.

Марианна же представила мне легкое антраша своими сочными плечами.

Не вдаваясь в подробности, я сделал шаг на встречу судьбе.

Потом мы сидели за столом, покрытым соломенной циновкой, и отцеживали каждый свой «Мартини» из каких-то фиолетовых мензурок, которые до краев были завалены кусочками льда. Надо сказать, что такая сервировка произвела на Марианну эстетический шок. Глаза ее опрокинулись, рот раскрылся: «Божественно!» — простонала кассир Аэрофлота и, прильнув к хозяину, возблагодарила его легким укусом в мочку уха.

Я взял приемчик на заметку.

Доминиканец одной рукой чистил мандарин, другой банан и исполнял свой монолог. Оказывается, в его стране (которую, кстати, можно объехать на мотоцикле за сутки) все происходит не так, как у нас, и причем, исключительно в лучшую сторону.

— У нас мужчина должен работай! — загибал свой двухслойный палец гватемалец (сверху шоколад, снизу взбитая малина).

Марианна запрокидывала голову, и ее припудренный кадык вожделенно трепетал.

— Женщина в нашей стране делай только один работа! — гнул второй палец панамец, и его размашистый шнобель вздергивался, как носовая часть набравшего рабочую высоту «Конкорда». — Понимашь какой, да?

В ответ Марианна, хлопоча ноздрями, стонала всей утробой.

Такими темпами они загнули все пальцы на руке этого аргентинца, и кассир оказалась на его коленях. Из одежды на ней оставалось нечто шнуркообразное с фрагментами мелкой сетчатки. Тщательно выбритые подмышки синели, как лунки на замерзшем пруду. Их жадные губы гонялись друг за другом, подобно двум ошалевшим лягушкам.

Я вскочил и, уронив стул, повис на дверной ручке. Но мой великолепный венесуэлец крикнул:

— Зачем?! Ты можешь исполнять свой мастурбейшен здесь! Это будет нас… Как это по-русски?.. Рабиозо!

— Развращать! — перевела осатаневшая Марианна и выплеснула свою грудо-сосковую смесь прямо панамцу в лицо.

И я расстегнул ширинку, повинуясь, как говорят в таких случаях, зову плоти.

Конечно, в этой компании отпетых трубадуров я играл только лишь вторую партию, да даже совсем и не партию, а так, тянул аккомпанемент, подкрашивая общий фон звуками своей дудочки… Нет, кажется опять хватил лишнего. Скорее, эдакой малюсенькой свирельки, которая и своего самостоятельного тона-то не имела, а служила всего-навсего обертоном в широком диапазоне латиноамериканского тромбона.

Но для меня это мое пустопорожнее выступление, внешне вылившееся в небольшой рой пятнышек на голубом паласе соседа, прозвучало как генеральная репетиция сольного выступления. И сейчас я расскажу вам, как я попытался исполнить арию отличника боевой и политической подготовки гвардии майора ВВС и как позорно сорвался на самой высокой ноте.

Дело выгорело к лету. Я пребывал в полнейшей готовности — поджарый, загорелый, свободный и при деньгах. Каприз случайностей — и вы счастливы!

Зарулил средь бела дня к приятелю. У приятеля неприятности — гость, майор авиации Дальневосточного военного округа. Летчик-ас, но на земле перебрал — и пас. Я примерил его форму, посмотрел в профиль — …! Посмотрел в фас — …! Обернулся кругом — класс!!! Оставил приятелю на пиво и вышел на бульвар.

Вечерело.

Включил турбины, лег на курс, перешел на автопилот.

Парю, обозреваю ассортимент: краснолицые нимфеточки на роликах, длинноногие кордебалеточки, образованные петербурженки и гости нашего города.