Скала не сводит глаз с инструктора крайкома. Он знает, что это бывший рабочий оружейных заводов, в молодости был первоклассным футболистом и в составе сборной команды Чехословакии немало поездил по свету. Скала уже имел возможность убедиться, что это справедливый и разумный человек, и поверил ему. Инструктор сидит неподвижно, как изваяние, даже глаза не косят. Зато человечек с золотым зубом ерзает на месте, пальцы его беспокойно шевелятся, а выпученные глаза настороженно разглядывают присутствующих: какое впечатление произвело выступление райкомовца.

Но определить это впечатление нелегко. Замкнутые лица, опущенные головы, люди сбиты с толку внезапностью событий — крушением Шика. Только вольнонаемный служащий Доудера не сводит с оратора восхищенного взгляда и время от времени демонстративно кивает с таким видом, словно и он пострадал от самовластия секретаря крайкома.

Все с облегчением вздыхают, когда слово вновь берет капитан Нигрин. Он говорит, что в их организации никогда не были в ходу методы секретаря крайкома и никто не был близко знаком и не общался с Робертом Шиком, разумеется, кроме генерала, но он не член парткома.

Золотозубый человечек недоверчиво обводит взглядом членов парткома и задерживается на лице майора Скалы. Взоры всех присутствующих тоже устремляются на Скалу. Тот побледнел, в горле у него пересохло. «Сейчас произойдет что-то страшное, что-то непоправимое, — думает он. — Если этот тип позволит себе хоть какой-нибудь выпад, я дам ему в морду…»

Почти одновременно с этой мыслью Иржи встает и обращается прямо к председателю собрания.

— Не могу умолчать перед моей парторганизацией о том, что вчера меня вызывали по делу секретаря крайкома, — говорит он тихим взволнованным голосом. — Товарищи знают, что моя жена была ответственным работником крайкома. Естественно, что и она скомпрометирована. Однако мне кажется, — заключает Скала глухим голосом, — я не отвечаю за нее. Таково же мнение следователя госбезопасности, который вчера беседовал со мной.

В глазах лупоглазого человека мелькнуло злорадное торжество. Опустив голову, Иржи с минуту стоит молча, потом садится. Воцаряется гнетущая тишина. Никто не поднимает глаз, только Доудера все так же преданно глядит на представителя комиссии партийного контроля.

— Необходимо уяснить себе, товарищи, что вопрос совсем не так прост, как политически неправильно ставит его здесь майор Скала, — скрипучим голосом начинает представитель комиссии партийного контроля. — Одно дело — уголовная ответственность, другое — поведение члена партии. Товарищу майору придется взглянуть на это дело с политической точки зрения…

Вольнонаемный Доудера усердно кивает и сверлит взглядом майора Скалу.

«Спокойно, — твердит себе Иржи, — спокойно! Как говорил мне Тонда Крайтл: Учись, товарищ майор! Учись всему, чего не умеешь, а прежде всего выдержке. Учись страдать без нытья, без упоения страданием. Была тебе Карла много лет хорошей женой? Была! Как же можно сейчас от нее так просто отмежеваться только потому, что…»

Воспоминание о вчерашнем вечере, о чужой, слишком просторной пижаме, рукава которой едва доставали ему до локтя, больно ударило в сердце. «Даже несмотря на это, несмотря на это!» — твердит себе Скала, стиснув руки.

Человечек с золотым зубом упорно и демонстративно уставился в неподвижное, словно застывшее лицо Скалы. Скала отвечает ему сдержанным, почти укоризненным взглядом.

— Непонятно, что ты хочешь сказать, — говорит он. — Говори прямо.

На минуту кажется, что сдержанность Скалы обезоружила золотозубого. На его тонкой шее запрыгал кадык, на лице промелькнуло смущение. Заметил это и Доудера, встревоженно заморгав, он наклонился в позе нетерпеливого ожидания. Его ничтожная душонка затрепетала.

«Надо не дать Скале выйти сухим из воды, черт его подери», — думает он. При Первой республике этот Скала жил, как граф. Годы протектората, когда он, Доудера, дрожал и рисковал жизнью из-за каждого перекупленного кило муки, Скала провел в эмиграции, а вернувшись на родину, отхватил теплое местечко, барин этакий, да еще придирается к подчиненным: стоит на минутку отлучиться, никого не оставив на коммутаторе, — сразу разнос. Казарменные порядки ввел даже для вольнонаемных! Его женушка помогала ему, а он — ей, рука руку моет. Сейчас, когда их вывели на чистую воду, ему, Доудере, уже не заткнешь рта! Как бы не так! Ведь именно этот тип, Скала, помешал ему как следует развернуться в дни, когда пришла наконец счастливая возможность для простого человека. Майор придирался к нему из-за каждой пустяковой отлучки, совершенно не давал возможности поживиться.

И вольнонаемный Доудера пронзительным голоском резко бросает в напряженной тишине: «Самокритику давай!»

Скала смотрит на обоих разъяренных мужчин — Доудеру и человека с золотым зубом. «Инквизиторы, инквизиторы, — думает он. — Святая инквизиция! Один верит — быть может, вполне искренне, — что только огнем и мечом надо служить идее. Рубить головы! Самые жестокие меры при малейшем подозрении. Никаких колебаний. Никаких расследований и проверок! Чем больше люди боятся, тем меньше грешат. А второй просто жаждет крови, жаждет видеть чужие страдания и муки. Он рассчитывал, что наступит рай на земле, а вместо этого оказалось, что путь к социализму труден и тернист, требует жертв и самоотверженности. Пять лет протектората он, Доудера, наблюдал немецких «суперменов» и понял, что им можно все. Понравился магазин — «супермены» забирали его, как «тройхендлеры». Захотелось обобрать квартиру — устраивали там обыск. Это разложило Доудеру, заглушило в его душе все порядочное, что там оставалось. «Так же и мы будем расправляться с буржуями», — думал он, и в глазах его сверкала жадность, а в сердце росла уверенность, что все дело в перемене козырей: вместо одной привилегированной касты хозяином жизни стала другая. Поэтому он не колеблясь примкнул к новым хозяевам и поспешно ухватился за первую же возможность обогатиться. После гитлеровцев пустовали квартиры, великолепные просторные квартиры, полные награбленного добра. Доудера занял одну, которая ему особенно понравилась; в беспорядочные, тревожные дни освобождения ему без труда удалось получить ордер. Доудера был на седьмом небе, его аппетит рос. И вдруг неожиданный удар. И от кого же — от собственной партии. Конец мечте о касте привилегированных: проверка, инвентаризация, оценка, счет — и извольте платить! Платить за квартиру и все остальное. Кошмар, разочарование, тем более горькое, что люди похитрее Доудеры сумели обойти рогатки законов и предписаний. Что это были за ловкачи? Прожженные спекулянты, напрактиковавшиеся в обходе закона, опытные рвачи и сутяги под защитой адвокатов, да и сами адвокаты. Они действовали не так наивно, как неумелый чинуша Доудера. Оценка? Пожалуйста, они согласны на оценку. Но оценка проводилась такая, что шикарный автомобиль марки «БКВ», или восьмицилиндровый форд, или оппель-адмирал доставался им за несколько тысяч обесцененных крон. Мол, изношенная машина годится чуть ли не на свалку, в лом. Надо только найти подход к оценочной комиссии, уметь «отблагодарить» кого следует.