Шрифт:
– Ну что, погань, добро пожаловать в ад…
Рука потянула спуск. И почти в то же мгновение из кустов вырвалась взмыленная черная кобыла, на спине которой сидели парень и девушка. От удивления Скарлетт чуть не выронил арбалет.
Он прыгнул, обрушившись на обоих всадников черной кобылы и сбил их наземь. Что-то сверкнуло. Перепуганные, окруженные со всех сторон солдаты ощерились копьями и мечами. Но никто не стрелял и не пытался прикончить их. Все взоры были обращены на три барахтающихся в синем плаще тела. Точнее, барахталось одно, второе лишь слабо стонало и шевелилось, третье же, принадлежащее самому сэру Гаю из Гизборна, не двигалось вовсе.
Робин сел. Голова ужасно болела. Он потрогал затылок и увидел на пальцах кровь.
А потом воспоминания хлынули, прорвав плотину, и он почти захлебнулся ими. И при взгляде на неподвижно лежащее мощное тело крик застрял у него в горле.
– Гай! О Боже, Гай!!!!!!!!!
Гизборн не двигался, но когда они вдвоем с Амонет попытались перевернуть его, глухо застонал. Жив! Сарацинка плакала от ужаса и жалости, стараясь маленькими ладошками зажать обильно кровоточащую рану на ребрах рыцаря.
Амонет положила голову Гизборна себе на колени, пока Робин зажимал рану скомканным плащом. Подошедший Назир быстро осмотрел раненого.
– Похоже, болт скользнул между ребер, слегка раздвинув их и зацепив легкое, – сказал он, поднимаясь с колен. –Нужно перенести его на ровное чистое место. Салям алейкум, Робин!
– Алейкум салям, Наз, – кивнул Локсли. –Помоги мне поднять эту орясину, голова кружится что-то.
– Нет, тебе нельзя вставать, – Амонет силком усадила любимого на землю, с тревогой всматриваясь в посеревшее лицо.
– Отнесите обоих в хижину, – велел он. –Солдаты могут убираться, но их оружие останется у нас.
Потерявшие командира наемники вначале заартачились, но в них были направлены ещё несколько стрел и арбалетов, а дураком никто из них не был. Побросав оружие, они поспешили унести свои драгоценные задницы из леса.
Марион молча проводила взглядом Малютку Джона, который бережно, как дитя, нёс к хижине Робина. Настоящего, живого Робина! Голова его, правда, была залита кровью и пышная сарацинка Амонет бережно поддерживала её.
На плечо легла сильная ладонь. Марион даже не обернулась, слёзы подкатили к горлу. Всколыхнулась вся та боль, что она пережила потеряв Робина. И не только боль. При виде того, как эта маленькая толстуха обнимает голову её мужа…
– Иди, – глухо произнёс Хантингдон. – Но помни, у него есть эта девушка…а у тебя есть…был…я…
Марион тоскливо взглянула вслед трем фигурам, исчезающим за деревьями. Сейчас ей больше всего хотелось, чтобы Хантингдон исчез. Видимо, юный предводитель шервудцев почувствовал это. Отступив на шаг, он взглянул в глаза Марион, словно ища там хоть немного нежности и любви. Но натолкнулся лишь на бездумный взгляд и пустоту.
Робин пришел в себя первым. Голова болела, но не так сильно, как раньше. Гораздо сильнее болело внутри, то, что называется душой. Робин не представлял себе, что делать дальше. Всё забытое ранее вернулось, а то, что было пережито после плена, осталось. И с невыразимым стыдом и болью он вспоминал свою прошлую беспомощность и жалкость, каждое мгновение своего позорного пребывания в Ноттингеме. Издевательское вначале, а позднее искреннее великодушие Гая, в котором оказалось больше света и добра, чем кто-либо мог представить. И Амонет…малышка Амонет, отдававшая ему всю себя. При мысли о ней у Робина заныло сердце. Что он скажет Марион? Как объяснит всё это?