— Атради уязвимы. Теоретически мы можем покончить собой. Но я не слышал ни об одном успешном случае самоубийства. Да и о не успешном слышал только об одном. Теоретически- нас могут убить. Как Адан чуть не убил Роми, — к удивлению Миры его улыбка вдруг изменилась, словно он в душе немного радовался тому, что Роми столкнулась с чем-то, чего не ожидала. Пусть даже это чуть её не убило. Пусть он ни за что не дал бы ей погибнуть. — Но успешность такого предприятия еще меньше, чем у самоубийства. Роми не знает, сколько ей лет. Она не помнит, когда была ребенком и была ли, не знает о временах, когда не существовало её самой. И её не тяготит то, что никогда не наступит день- и её не станет.

— А ты? Тебя тяготит?

— Я… Не тяготит. Это неверное слово. Сводит с ума- ближе, — он стал непривычно серьёзным. Даже из глаз ушло веселье. — Всё равно не то. Душит… Представь- всё можно осуществить, всё пережить, испытать. Любое чувство, любое стремление и даже полное их отсутствие. Я могу веками пить и куралесить, могу до бесконечности заниматься самообразованием, играть в игры с мирами и народами, впасть в депрессию и потратить тысячу лет на жалость к самому себе, десять тысяч лет! Потом я устану и от этого. Все теряет смысл. Вечность- противоестественна. Мы не готовы к ней. Как минимум, такие, как я. Те, кто помнит свое детство, семью… Те, кто когда-то страдал, что жизнь коротка и рано или поздно придется умереть, а потом получил то, на что и не смел надеяться. Время. Безграничное. Но наше сознание должно измениться прежде, чем мы примем этот то ли дар, то ли проклятие. Мы все- слишком люди.

— Значит, атради можно стать? Обрести бессмертие? Как?

Ллэр ответил не сразу. Сначала отвернулся. Потом отошёл, нарочно зацепив на ходу ногой стопку бумаг. Мира только теперь обратила внимание, что хоть он и оделся, но остался босиком.

— Атради стать можно. Не каждому, конечно, ты вот не смогла бы, если бы не Таль. Это как… Ну представь, что ты- цветок. Будущий цветок, точнее. Сейчас тебя нет и в помине, или ты сидишь где-то глубоко, под землей, в луковице. Придет время, и что-то внутри подтолкнет, разбудит, рано или поздно ты появишься. Сначала стебель, потом- больше, и в какой-то момент стоит выбор- распускаться или зачахнуть. Так и этот дар. Сидит в тебе и ждёт своего часа. Потом начинает расти, потом его можно раскрыть или лишиться навсегда… И на всё это уходит много времени. Достаточно, чтобы передумать, — Ллэр хмыкнул. — Как, однако, я зарассуждал… — поднял с пола что-то прямоугольное и на вид пластиковое, сдул с предмета несуществующую пыль, протер тыльной стороной ладони. Положил на один край стола, сам- расчистил себе противоположный, уселся. — Хотел бы я, чтобы с тобой об этом говорил не я. Он бы рассказал лучше. Я ведь был вторым, и я не умею так, как он… И она пришла ко мне задолго до того, как я попал в Плешь. В обход всех правил, — Ллэр сцепил пальцы в замок, уставился на свои руки. — Не совсем понимаю, что ты хочешь услышать. Рецепт? Весь путь? Почему не послал её к такой-то матери, когда явилась? А кто пошлёт, когда предлагают такое? У неё было, чем меня купить. Никто не давил на меня, не заставлял принять решение тут же. Но я принял. Сразу. И потом не сомневался. Долго ещё не сомневался… Это было… интересно. Захватывающе, сбылась мечта идиота…

— Она- это Роми?

— Роми… Ромиль Эннаваро. Рэм, — он усмехнулся. — Упрямая рыжая дрянь с благими намерениями. Она хотела вытащить Алэя из депрессии и знала, кто может это сделать. Она торопилась… Я бы и сам, наверное, раскрылся в скором времени. По крайней мере, по её первоначальным словам, мой потенциал зашкаливал так, что удивительно, как я так долго уворачивался от дыр в Плешь. Как так я дожил до двадцати девяти лет и ни разу ни в чем себя не проявил. Разве что в разгильдяйстве и пофигизме! Возможно, мир атради просто не хотел принимать еще одного майоти, — он с кривой улыбкой осекся. — Впрочем, ты спрашивала- как. Она пришла. Рассказала. Показала. Я поверил. В чудесный, многомерный мир, в свою уникальность, в возможности, в ответы, которых мне никогда не найти на Нэште, даже если мой народ выйдет в космос. В то, что вещи не всегда то, чем мы их видим. Много во что. Мне кажется, что сначала она хотела устроить из этого всего шоу. Знаешь, такое, с торжественной частью в стиле «скажи»«да», и твоя жизнь изменится». Но не устроила. А потом были самые долгие три года моей жизни. Роми мне соврала, не во всем, конечно, но во многом. Она соврала и Алэю. Не сказала ему ничего вообще… Может быть, при всех её разговорах о моей силе- она боялась, что это не сработает. Что Плешь меня так и не пропустит. Что мой великий потенциал не больше, чем потенциал местечкового колдуна. Огромен для Нэшты, ничтожен для атради. Они ведь считают, что подтолкнуть- невозможно. Что Плешь либо пустит, либо нет, вне зависимости от желаний Смотрителей. Как бы там ни было, — он посмотрел на Миру. — Через год Плешь все так же оставалась для меня недоступной. И тогда Роми нацепила на меня наручник Тайко, чтобы я мог находиться здесь как можно дольше. Следующие два года солнце Тмиора выжигало мою кровь. Меняло меня. Понемногу. Это больно. Очень больно. Но это был мой выбор. Каждый день- маленькая смерть. Я не мог представить, как это будет, но не отступил.

— И после этого ты, как сумасшедший, бросаешься её спасать? Носишься с ней, как… как… — Мира запнулась. Не стала озвучивать крутившееся на языке сравнение, потому что побоялась обидеть.

Каким-то удивительным образом за прошедшие сутки Ллэр стал очень важным в её новой жизни, пусть даже она оборвётся завтра. И вряд ли причина крылась в сексе. Близость разве что избавила от сексуального напряжения, свела на ноль желание дерзить и нарываться, но возникло оно гораздо раньше- сразу же, как увидела Ллэра на лужайке в Миере. Совсем не такое, как к другим Способным. И теперь, несмотря на превосходство в способностях, силу, знания, опыт, несмотря на то, что он- почти неуязвимый, бессмертный атради, а она- всего лишь результат генных извращений, обречённый на смерть, именно Ллэр из них двоих вызывал жалость и сострадание. Её хотя бы просто использовали, ничего не предлагая и не обещая. И если бы не вмешательство Ллэра, она бы никогда об этом не узнала. Разлетелась бы в клочья в оранжевом небе Актариона, и конец истории. А Ллэр вынужден бесконечно расплачиваться за сделанный выбор. Собственный, добровольный выбор.

Захотелось подойти, обнять, сказать, что понимает его, сочувствует и готова помочь. Мира сделала шаг, но остановилась, отвернулась, уставилась в окно. Ллэру не нужна её жалость. И нежность вряд ли нужна, и сочувствие ни к чему. И вообще, он, как всегда, уверен, что она ничего не знает и не понимает. На этот раз, скорее всего, прав.

— Ллэр, обещай мне, что если когда-нибудь… — попросила Мира, не оборачиваясь. — Если ты ещё будешь… где-то поблизости, и я попрошу тебя сделать меня бессмертной… Обещай, что откажешься. Даже если я буду умирать и умолять, обещай, что не сделаешь этого. И никому не позволишь превратить меня в неуязвимую…

Он не успел ответить, или Мира не расслышала, потому что неожиданно пошатнулась, потеряв равновесие. Уцепилась за раму, почувствовала, что задыхается. По-настоящему. И следом то же необъяснимое притяжение, как накануне в ванной, вынудило переместиться в пространстве. Из солнечной комнаты куда-то в полумрак, где на фиолетовом небе светила огромная сиреневая луна, а под ногами вместо привычного пола- холодный неровный камень.

Другой, незнакомый мир. Не Тмиор и не Актарион. Ночь, похожая на день.

Дышать стало сложнее. Почти невозможно. Мира беспомощно открыла рот, но не могла вздохнуть, как будто здесь совсем не было воздуха. И в ту же секунду увидела перед собой черные Тени, отдаленно похожие на людей, только выше и тоньше. Невесомые, бестелесные и вместе с тем плотные. Они угрожающе надвигались на Миру, закрывали обзор. Мешали понять, где очутилась. Почему-то не покидала уверенность, что именно они не позволяют пошевелиться, сдвинуться с места, не дают дышать или закричать.

Расстояние между ними и Мирой стремительно сокращалось. Ледяной воздух застрял в груди, глаза слезились от удушья. И вдруг, когда она ослабела настолько, что не могла больше удержаться на ногах, неожиданно запульсировала в венах кровь. Все тело вздрогнуло, напряглось. Кожа засветилась. Откуда-то появились силы не упасть, выпрямиться, жадно вдохнуть необходимый воздух. И даже оглянуться назад.