Дубовое дерево помостов, темное, пахнущее пряно. Два острых полумесяца в тяжелых косах королевы и плотное белоснежное кружево ее платья, оставляющего на виду лишь кисти рук и узкое лицо с высокими, хищными скулами.

Волосы итилири, белые, будто лепестки жасмина. Черные, будто перья ворона.

Безмолвие. Мои пальцы и пальцы Аларика, переплетенные. Осанка леди Сиенны безупречна, как всегда. Широкие браслеты на тонких запястьях, и выгравированные змеи холодно и равнодушно наблюдают за мучительной и изысканной казнью.

Ее Величество не делает различия между живыми и ушедшими. От прикосновения Мирабеллы, легкого, как перышко голубки, распадаются в прах тела мертвых веров — и тело Мариуса. Я замечаю цвета обнажающихся внутренних органов: туманно-сливовый, карамельный, яблочно-красный. Черная лакрица распадающихся тканей и сахарно-белые кости.

Полные ярости и боли крики. Сладкий запах тления. Воистину, Аларик действительно более милосерден.

Королева говорит что-то, в ее словах я слышу шорох черных ветвей промерзших деревьев и стремительный бег зверя.

Ветер поднялся внезапно. Кажется, его вой звучал прямо в моей голове. Ледяной ветер и горячие пальцы Аларика на моей руке.

Я повернула голову к супругу. Его глаза закрыты, и прожилки на веках от холода темны, как ежевичный сок.

Ветер питается прахом мертвецов, лежащим на отрезах дорогой парчи, и Аларик впитывает эту скорбь. Он становится сильнее.

Наверное, это все же хорошо. Он ведь мой мужчина, и я желаю ему силы. Но для меня сила эта горька, и немеют кончики пальцев, будто от студеной воды.

Не бойся, родная. Не бойся.

Я слышу голос супруга, и воцаряется блаженная тишина.

***

Ты готов отказаться?

Аларик пристально смотрит в мое лицо.

Отказаться?

От того, чтобы забирать силу у мертвых сейчас.

Кто-то другой мог бы ответить мне: я отказываюсь от этой силы. Или — я отказываюсь от тебя. Ведь ты столь самоуверенна. Но мой супруг не был бы собой, поступи он столь предсказуемо.

Согласен. Я не стану ее забирать. Я отдам ее тебе.

Венец на голове стал тяжелее. Мои коготки, что я ощутила тогда, на церемонии нашего бракосочетания — еще острее.

Я не боюсь. Я не знаю, что такое страх. Я забыла его лицо.

Когда мы спускались по деревянным ступеням, я едва ли не первый раз в жизни порадовалась тому, что высока — выпрямившись во весь рост, довольно успешно можно было играть в спокойствие перед всеми итилири, что наблюдали за мной. Они должны видеть перед собой достойную быть их правительницей.

— С тобой все хорошо, милая?

Мы вернулись уже во дворец, и родители зашли в наши комнаты — удостовериться, что я в порядке.

— Честно говоря, не знаю.

Я склонила голову на плечо отца.

— Вряд ли.

Сэр Томас погладил меня по волосам и вздохнул.

— Ты должна все серьезно обдумать. Возможно, тебе стоит оставить Аларика и уйти из Феантари. Мы поддержим любое твое решение.

— Благодарю, — я сжала руки матушки и отца, что сидели по сторонам от меня. — Сейчас мне необходима горячая ванна. А затем уж решим что-то.

— Конечно.

Я не хотела видеть камеристок, потому приготовила ванну для себя сама.

Розовое масло, несколько глотков розового вина, свечи в высоких золотых канделябрах — прекрасно. Очень расслабляет. Я смотрела на небо сквозь высокое окно. Оно было столь же тусклым, молочно-слепым, как и во время…

— Ты можешь убить меня, если тебе так станет легче пережить то, что произошло.

Аларик, скрестив ноги, садится на пушистый ковер у мраморной ванны.

— Они сыты? Твой народ?

Я опускаю руку и касаюсь щеки моего принца.

— Эта энергия вкусна для них? Для Хаана?

Супруг кивает молча, подтверждая мои слова. Да.

— Тебе не стоило отдавать мне эту силу. Ты же знаешь, она… чужда мне.

Аларик поднимает голову, и я почти испугана тем, что вижу на его лице: жестокую, темную радость.

— Зато она может помочь тебе защитить себя — если меня не будет рядом.

Я улыбаюсь и делаю еще глоток вина.

— То есть, ты все же намерен погибнуть, совершая великие дела?