— Прошу, сир Джейме, — сказала она белому, усталому рыцарю. Кончик его мерцающего клинка был в нескольких дюймах от её носа, но ей хватало духу говорить. — Умоляю тебя, позволь нам ехать. — Он должен был понять, почему она должна уехать; он видел предпринятые королём действия, знал, что будет, если она останется, слышал её тихие стенания. Сир Джейме понимал это, или она так думала.

Он оставался спокойным, сжав губы в плотную линию. Рыцарь обошёл лошадь, и между ними не осталось препятствий. На более близком расстоянии Лианна увидела боль в его глазах; то была боль, заглушающая чувства.

Она облизнула пересохшие губы и начала снова.

— Ты же знаешь, я не могу остаться. Знаешь, что случится со мной, моими детьми, если я вернусь. — В Королевской Гавани её ждала смерть в виде сладких слов, ещё более сладкого вина и мёртвых детей. Она не могла не уехать. — Без меня они умрут. Я должна защитить их. Но я не могу сделать этого здесь. — Она осторожно, чтобы не споткнуться о корень дерева, шагнула назад. Уголком глаза Лианна увидела лицо сердце-дерева, нахмурившееся, плачущее багровыми слезами. Это выбило её из колеи.

Сир Джейме опустил клинок на её горло, и он оставил на её коже холодный поцелуй. Она задрожала, проклиная себя, и сделала ещё один шаг назад. Джейме был быстрее; одним изящным шагом он ещё ближе придвинулся к ней. Меч надавил сильнее, и Лианна отпрянула, уперевшись спиной в сердце-дерево. Джон крепче сжал её ногу, наверняка такой же напуганный, как она сама.

— Ты не убьёшь меня, — смело сказала она, хотя дрожь в голосе выдавала её. — Почему?

— Я должен, — ответил он наконец хриплым, грубым голосом. Он шагнул снова, согнув руку, чтобы он мог приблизиться, не перерезав ей горла.

— Но мы… — безнадёжно начала она, всё ещё дрожа, всё ещё в страхе. — Мы друзья, разве нет, сир Джейме? — Они разговаривали, они смеялись, они ездили верхом, и им было спокойно вместе. Его присутствие укрощало её суетливые мысли; его защита казалась настоящей, и она чувствовала себя в безопасности. Боги, Лианна думала, что он заботится о ней, по крайней мере, достаточно, чтобы хранить её секреты. Она доверяла ему. Неужели она ошибалась?

Её слова никак не повлияли на него. Ничего не мелькнуло в его глазах, ничего в нём не шевельнулось и не дёрнулось. Он оставался таким же механическим и холодным, холодным, холодным. Это был сир Джейме, но в то же время и не он. Его сумасшествие было слишком сложным, чтобы понять, вызвано оно любовью, страхом или чем-то большим; но он не будет колебаться.

Лианна убрала руку с головы Джона и протянула её, чтобы коснуться пальцев Джейме, держащих меч так близко к её лицу. Она почувствовала в нём напряжение, натянутость, как у тетивы. Она ощутила сострадание. Нет, это был не её защитник сир Джейме; это был сир Джейме, делающий то, что не хочет делать; против чего восставало его сердце, но на чём настаивал разум. Лианна понимала это ощущение.

Её пальцы касались его, но он не пошевелился. Затем, в каком-то приливе мужества, она протянула руку к его щеке. Лианна посмотрела ему прямо в глаза, желая, чтобы он увидел её, по-настоящему увидел. Он оставался равнодушным и холодным, и, коснувшись его, она вздрогнула и поняла. Легко, словно шёпот, кончики пальцев задели его щёку. Она отступила, вернув ладонь на голову Джона.

— Хорошо, сир Джейме, — сказала она ему, пытаясь быть храброй. — Делайте то, что принесёт Вам мир. — Она посмотрела на дремлющую Элию, затем на милого Джона, который поначалу с узнаванием смотрел на рыцаря, прежде чем отвернуться от неподвижного лица Джейме. — У меня есть одна просьба. Прошу, убей меня первой. — Было больно говорить это, быть такой жалкой и совершенно безоружной для того, чтобы бороться, но это была одна эгоистичная просьба, которую она хотела себе позволить. — Я не хочу видеть, как они умирают. — Её малыши, её дорогие дети, которым пришлось сражаться, чтобы родиться, которые пришли в этот суровый мир в удушающих условиях, но всё-таки жили. Они были её плотью и кровью и единственными, кого она любила больше своих братьев и Рейгара.

Внезапно холодный край меча прижался к её горлу, хоть и не с силой. Она ещё могла говорить, могла дышать, хотя скоро не сможет.

Она не закрыла глаза перед смертью, остановив их на Джейме. Как жестоко, что он — тот, кто положит ей конец! Тот, в которого она верила, тот, в котором она нашла добро. Она любила его, как любила бы любого друга, который бы у неё был. Он — единственный из них.

— Спасибо тебе за то, что стал моим другом, — прошептала она, смаргивая обратно слёзы. — Ты сделал меня очень счастливой. Я молюсь, чтобы в один день ты нашёл своё счастье, сир Джейме. — С этими словами Лианна развернула голову Джона так, чтобы его лицо оказалось в её юбках, и крепче обхватила Элию, прижав её к груди.

Мои милые детки, подумала она, задрав подбородок, чтобы меч сира Джейме прошёл легко и быстро. Моя единственная радость. Шероховатая кора впилась ей в спину, и вырезанный лик плакал в её платье. Она смотрела на красные листья над головой, чёрные в ночи, и подумала, как это подходяще для Старка — умереть в богороще. Как прекрасно.

— Я не могу, — услышала она выдох Джейме, и меч задрожал у её горла. — Проклятье тебе, Серсея, я не могу.

Серсея, задумалась Лианна. Его сестра. Слишком поздно она получила это откровение, и её глаза взвились к сиру Джейме, закрывшему лицо ладонью.