— Нет, мой принц, — ответил Эртур. Его голос редко слышали на заседаниях Малого совета, если это не были слова в поддержку Рейгара. Он никогда не выступал против него, если это было не наедине. Теперь, кажется, стало по-другому.

— Было ли это вообще сделано в вере Семерых?

— Нет, мой принц. — Глаза Эртура не встречались с глазами Рейгара, но и на принца Дорана он также не смотрел; они были устремлены куда-то вдаль, обращаясь к кому-то неизвестному.

— Разве брак в вере Старых богов менее действительный, чем в Новых? — спросил Рейгар, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Нет, Ваше Величество, но это не по традиции, — напомнил Пицель. Его иссушённый голос начал испытывать нервы Рейгара.

— Тогда я нарушил традиции. Не один раз, а дважды. Я женился на двух королевах, чьи дети будут принцами и принцессами. Мало что изменит это.

— Если Вы добиваетесь мира в королевстве, брак должен быть расторгнут, — снова призвал принц Доран. — Если Вы не можете избавиться от первой королевы, избавьтесь от второй. Возьмите её в любовницы и узаконьте её детей.

— Вопрос любовников может быть обычным явлением в Дорне, принц Доран, но здесь не Дорн, — холодно произнёс Тайвин человеку напротив него. Он смотрел на него со свирепостью, которая могла отделить кожу от костей; что-то в этом пугающем взгляде напомнило ему Серсею, хотя он никогда не видел от неё ничего, кроме восторга. — Моя дочь — не простая женщина и не леди из мелкого дворянства. Она из Дома Ланнистеров, что не предполагает, что она падёт так низко, что станет любовницей.

— Не опасайтесь, милорд, — уверил Рейгар своего тестя уже спокойным голосом. — Я бы не опозорил так Вашу дочь.

— Тогда ответ очевиден, — твёрдо сказал Доран, положив руки на стол. — Ваше Величество, я не испытываю ни к Вам, ни к королеве никакого неуважения, но она является наиболее разумным вариантом для расторжения Ваших клятв. — Рейгар сжал челюсти, но позволил ему продолжить. — Вы прекрасно знаете, что королеву не любят. Она показала себя неспособной более выносить детей. У неё нет реального стремления ко двору; лучше будет, если её место займёт более исполнительная женщина. Может, она и из Великого Дома, но её отец умер, а у братьев есть свои обязанности. Я призываю Вас освободить её от клятв, Ваше Величество. Это не повлечёт за собой больших последствий.

Рейгар обдумывал его слова. Освободить её? Он крепко задумался. В том, что говорил Доран, был смысл, но это казалось неправильным. Она многое вынесла ради него за эти годы; умыть руки и понизить её до простой любовницы было несправедливостью, которую она не заслужила. Как я могу?

— Ходят слухи, что реформируется Святое Воинство, — продолжал принц. — Склонность, которую Вы до сих пор к ней питаете, не стоит войны, Ваше Величество. Уже второй.

После этих слов Рейгар потерял над собой всякий контроль. Он весь воспламенился гневом, словно огнедышащий дракон.

— Эта война была не из простой склонности! — воскликнул он громче, чем намеревался. В комнате сразу стало тихо; каждый был неподвижен, точно камень. Рейгар выдохнул, усмиряя свой нрав, и продолжил: — Неужели никому из вас не кажется странным, что лорд Рикард Старк обручил двух своих детей с представителями Великих Домов? То, что он выбрал дочь лорда Хостера Талли и лорда Роберта Баратеона в качестве партий для своих детей? — Он говорил сквозь зубы, одинаково глядя на всех сидящих за столом. — Лорды Семи королевств обручали своих детей с Домами в их землях, не в других королевствах. Вы, лорды, что состоите в браке, можете подтвердить это. — Он остановился взглядом на лордах Мейсе, Тайвине и принце Доране. — Джон Аррен не имел детей, чтобы их можно было обручить, но у него в Долине жило двое юношей: лорд Роберт Баратеон и Эддард Старк. Ко времени турнира в Харренхолле лорды Рикард Старк, Хостер Талли и Джон Аррен сформировали нечто, что может быть названо не иначе, как альянсом. Они увидели ослабление ума моего отца и те несправедливости, что он причинил людям своего королевства. Они уже сражались в битвах, и, кажется, намеревались сделать это снова. — Он вспомнил, как огорчился, когда сложил весь паззл вместе. Помолвки сами по себе казались актом восстания, так как не было другой причины, по которой Великие Дома могли связать себя, кроме войны. А война требует союзников.

— Когда я увёз леди Лианну, с её согласия, это было не из простой склонности. Я не предвидел многих последствий, и много хороших людей погибло, но я знал свою цель. Я знал, и позволил Роберту Баратеону истощить себя войной, а после встретить его так близко к Королевской Гавани, как я допущу. И убил его. Я знал, что когда вернусь в столицу, узурпирую трон моего отца — даже если для этого пришлось бы его убить. Меня могли на долгие годы прозвать отцеубийцей и цареубийцей, но я больше не хотел его у власти. Если бы не дикий огонь, несомненно, так бы меня сейчас и звали. — Рейгар выдохнул и откинулся на спинку стула, внезапно почувствовав себя очень усталым. — Эти лорды не поддержали бы меня на престоле. Ускорив приход войны, я навредил им. Они не собрали той армии, которую хотели. Не обзавелись союзниками, которых хотели. И, возможно, именно поэтому перед вами сейчас сижу я, а не Роберт Баратеон.

Все по-прежнему молчали, но эта тишина не удушала его. Она успокаивала его, приводя в порядок его бурные нервы. Он не хотел злиться и предпочёл бы избежать спора. После этой тирады Рейгар вновь почувствовал усталость. Он был истощён.

— Думаю, наш король волен делать то, что пожелает, — проворчал рядом с ним всегда верный Джон. — Если кто-то хочет высказаться против него или стать таким смелым, чтобы бунтовать, то они получат честь пострадать от королевского правосудия.

— Наша армия велика и отлично готова, — добавил Герольд. — Число людей с битвы на Трезубце выросло в пять раз, и все они обучены. Его Величество не раз видел их готовность. Если речь зайдёт о сражениях, то мы будем готовы.