— Надо хорошенько подумать, — говорила матушка. — Спешить некуда. Мне что-то не хочется уезжать из Поплара.

— Но почему?

— Да просто так, Пол. Ведь мы столько лет прожили здесь. Мне будет больно расставаться с привычными местами.

Человек — как виноградная лоза. Мы цепляемся усиками за то, что поближе, будь то стена замка или ограда свинарника; и чем больше нас мочит холодный дождь и обжигает нещадное солнце, тем крепче мы прижимается к родным стенам. Смертельно больной сэр Вальтер Скотт — надеюсь, помните такого? — почувствовав, что пробил его час, бросает Италию с ее благодатным климатом и, загоняя лошадей, мчится через всю Европу к себе в Шотландию, и боится лишь одного — не успеет он бросить прощальный взгляд на голые холмы, утопающие в серой дымке, не удастся ему в последний раз подышать сырым туманом. Я знавал одну старушку. Всю жизнь она прожила в трущобном районе, снимая комнату на чердаке. Ее дети, выбившись в люди, задумали переселить ее в более здоровое место и даже подыскали домик в каком-то приморском городке. Так что же? Она наотрез отказалась покинуть свою каморку, которую называла «домом». Жена, мать, вдова — здесь прошла вся ее жизнь: смрад кухонных отбросов казался ей благоуханием, в воплях скандалящих супругов она слышала голоса своих добрых друзей. Кто поймет нас? Один лишь Творец.

Так что старый дом крепко держал нас в своих холодных объятьях. Умерла тетка, затем матушка, и лишь тогда я сумел порвать связывающие нас узы. Дом вдруг стал пустым; я заплакал, распрощался с Эми и покинул его навсегда.

Умерла тетка в своей обычной манере — ворча и отпуская саркастические реплики по поводу окружающих.

— Вот умру, то-то вы порадуетесь! — сказала она, и на глазах у нее появились слезы. В первый и последний раз я видел, как тетка плачет; ничего подобного припомнить я не могу. — Впрочем, я и сама печалиться особо не стану. Разве я жила?

Бедная старушка! Недели через две ее не станет. Не думаю, чтобы она заранее предвидела свой близкий конец, скорее всего она просто расчувствовалась.

— Не валяй дурака, — сказала матушка, — ты не умрешь!

— Так может рассуждать только идиот, — поставила ее на место тетка. — Как это не умру? Рано или поздно — все мы там будем. Так лучше не тянуть, уж больно момент подходящий. Можно подумать, мне сейчас очень сладко.

— Уверяю тебя, мы сделаем все, что в наших силах, — сказала матушка.

— А я и не сомневаюсь, — ответила тетка. — Я вам мешаю. Я всегда была для вас обузой.

— Никакая ты не обуза! — гневно возразила матушка.

— А кем же я являюсь по мнению этой дамы? — огрызнулась тетка. — Светлым лучом в царстве тьмы? Я всегда всем мешала. Такая уж судьба мне выпала.

Матушка обняла несчастную и поцеловала ее.

— Нам без тебя будет скучно, — сказала она.

— Что верно, то верно. Скучать я им не давала, — ответила тетушка. — Потешались надо мной, кто как мог. Что ж, и на том спасибо, раз на большее я не способна.

Матушка рассмеялась.

— Тебе, Мэгги, можно сказать, повезло: у тебя была я, — проворчала тетка. — Если бы на свете не было таких грымз, вроде меня, вы бы, люди мягкие и покладистые, просто бы пропали — мы вас учим уму-разуму. Скорее всего, меня послал тебе твой ангел-хранитель.

Положа руку на сердце, не стану говорить, чтобы мы страстно желали ее возвращения на грешную землю, хотя нам и в самом деле ее не хватало, — ушла та, над чьими странностями мы подшучивали, над чьими неожиданными выходками мы потешались. Как говорится, самые разные люди интересны. Каким унылым и однообразным стал бы мир, если бы в нем остались лишь те, кто лишен каких бы то ни было недостатков, — вроде нас с вами.

А вот Эми действительно тяжело переживала утрату.

— Пока человек не помрет, — вздыхала Эми, — ни в жизнь не поймешь, что он для тебя значил.

— Мне было очень приятно узнать, что ты ее любила, — сказала матушка.

— Видите ли, мэм, — пояснила Эми, — мы с вами прожили так долго, что, можно сказать, породнились. Бывало, конечно, мы с покойницей ругались, так ведь это по-родственному! А теперь мне что делать? Не с кем и словом перемолвиться.

— Но, Эми, ты ведь выходишь замуж? — напомнила ей матушка. — Когда там у вас свадьба?

Однако вывести Эми из состояния вселенской скорби не удалось.

— С этими мужиками лучше не связываться, — ответила она. — Подонки, одно слово. С виду вроде и приличный, а стоит лишь отвернуться — надел шляпу и был таков.

После смерти тетки мы с матушкой остались одни. Барбару отправили во Францию — на воспитание, чтобы она обучилась там веем этим штучкам-дрючкам, как выразился старый Хэзлак. Я закончил школу и поступил в контору к мистеру Стиллвуду; жалованья мне не платили, предполагалось, что я буду учиться у него премудростям юриспруденции.

— Тебе страшно повезло, мой мальчик, страшно повезло, — убеждал меня старый мистер Гадли. — Начать карьеру в фирме «Стиллвуд, Уотерхэд и Ройал»!

Вот уж повезло! Теперь перед тобой все дороги открыты. Это как пропуск в большую жизнь.

Сам мистер Стиллвуд оказался ветхим старичком — таким старым и настолько дряхлым, что было непонятно, почему он, с его состоянием, не удалился на покой.

— Я давно собираюсь все бросить, — объяснил он мне как-то. — Когда твой несчастный отец явился ко мне и сообщил прискорбный факт, что жить ему осталось всего лишь несколько лет, я ответил ему: «Мистер Келвер, пусть вас это не беспокоит. Послушайте меня, уж я-то в этом кое-что понимаю. У меня есть два-три интересных дела, и хотелось бы с ними разобраться. Я рассчитываю на вашу помощь. Посмотрите, как тут можно вывернуться. Вот закончим эти дела, тогда можно и на покой». Но, как видите, никуда я не ушел. Я как та ломовая лошадь, о которой поведал нам мистер Уэллер, — или мистер Джингл? — убери оглобли, и она тут же грохнется на землю. Вот и я тащусь полегонечку, все тащусь, тащусь…