— Вам надо жениться, Док, — говорила матушка, видевшая в женитьбе панацею от всех бед.

— Обязательно, миссис Келвер, — как-то разъяснил он свою позицию по этому вопросу. — Хоть завтра; вот я только не знаю, как удастся это сварганить, ведь мне надо полдюжины жен сразу. Я буду идеальным мужем только для полудюжины жен. Буду видеться с каждой раз в неделю, а по воскресеньям — отдыхать, так меня еще можно терпеть.

Будь на месте Дока кто другой, матушка сочла бы такую, пусть даже шутливую, реплику оскорбительной, задевающей честь не столько ее, сколько всего женского пола.

— Во мне не один человек, миссис Келвер, во мне сидит с полдюжины людей. Если у меня будет лишь одна жена, ей придется иметь дело сразу с шестью мужьями. А с шестью мужьями ни одна женщина не управится:

— Неужели вы никогда не любили? — спросила матушка.

— Целых три раза. Но любил-то лишь один из тех, кто сидит во мне, и когда вопрос ставился на голосовано, остальные пять дружно прокатывали его на вороных.

— Вы уверены, что шестерых будет достаточно? — усомнилась матушка.

— Именно то, что нужно, миссис Келвер. Один из тех, кто живет во мне, должен боготворить женщину, обожать ее, сходить с ума от любви; он должен пресмыкаться перед ней, как трубадур перед королевой; целовать ей туфельку, ноги ей мыть и воду нить, страдать под окном ее спальни, кидаться в загон со львами, чтобы целовать перчатку, которую она, смеясь, в него обронила. Такому нужна женщина всем недовольная, надменная, жестокая. Но мне пришлась бы по нраву и другая жена — кроткая, уступчивая, которая радовалась бы моему приходу и была бы мрачнее тучи, когда меня нет рядом; женщина, для которой я был бы богом. Есть еще и третий я — отродье Пана, жуткий звереныш, миссис Келвер, с рогами и копытами. Завидев самочку, сгорая от страсти, я пру напролом, не разбирая пути. А четвертому подавай жену домовитую, хозяйственную, полногрудую, крутобедрую, чтобы детей побольше нарожала. Пятому же нужен верный друг и надежный товарищ, умный, отзывчивый, который понимал бы все его странности, с кем можно поговорить по душам. А последний, шестой, миссис Келвер, жаждет женщину чистую и нежную, облаченную в любовь и увенчанную святостью. Не много ли нас набьется, миссис Келвер, в мои-то восемь комнат? Одной женщине с нами будет не справиться.

Но матушка не сдавалась:

— В один прекрасный день, Док, вы встретите женщину, в которой одной будет все то, что вы тщетно ищете в шести. И ваш дом станет земным раем.

— В мужчине сидит много мужчин, в женщине — только одна, — ответил Док.

— Так могут говорить только мужчины, слепые на один$7

Док отложил трубку и придвинулся поближе.

— А теперь, миссис Келвер, просветите нас, двух молодых холостяков, каким, по-вашему, должен быть молодой влюбленный?

Все, что касалось предмета любви, матушка воспринимала очень серьезно, и в ответе ее не было никакой игривости.

— Девушке нужен весь человек, Док, а не одна шестая его часть — или сколько их там? Она еще ребенок и ей нужен возлюбленный, который ее направляет, наставляет, учит, защищает. Она королева, и требует для себя королевских почестей; но в то же время он — король, и она с радостью ему служит. Она интересуется его делами, ей хочется быть его компаньоном, сотрудником, партнером; но в то же время она относится к нему как к ребенку, как к беспомощному младенцу, за которым требуется уход. Все это она вам даст, но ей нужно платить той же монетой. Не стоит жениться сразу на шести, Док; вы найдете одну, единую в шести лицах.

— Воде форму придает сосуд, женщине — мужчина. Это уж какой-то закон природы, не Архимед ли ей открыл?

— Вы поняли меня превратно, совсем не то я имей в виду, — ответила матушка. — Вы говорили о мужчине, но ведь и в каждой истинной женщине живут все женщины сразу. И чтобы до конца узнать ее, вы должны ее очень крепко полюбить.

Иногда разговор заходил о религии; матушка не цеплялась за мертвую догму, ее вера была живая, и свежий воздух шел ей только на пользу.

Как-то вечером Док взорвался.

— Да кто мы такие, чтобы жить на этом свете? — кричал он. — Паук не так жесток, как мы; свинья куда как менее жадна, прожорлива, нечистоплотна; да и тигр по сравнению с нами вовсе и не тигр; куда до нас по части кривляния нашему кузену обезьяне! Были мы дикарями, дикарями и остались — накинули на себя одежду, зато растеряли весь стыд! Не все, конечно, но уж девять из десяти наверняка!

— Но вспомним Содом и Гоморру, — напомнила матушка. — Сыщись там десять праведников, никто не стал бы их разрушать.

— Куда разумнее было бы вывести этих десять человек из города, а грешники — все остальные — пусть себе гибнут под развалинами, — проворчал Док.

— И мы очистимся, — продолжала матушка, — и смоем с себя все зло.

— Зачем было создавать нас больными, чтобы потом лечить? Если Всевышний так уж печется о нашей братии, то почему Он с самого начала не вложил в нас порядочность?

Доктор только что вернулся с собрания Общества попечительства о бедных, которое вызвало в нем острую ненависть к человеку как таковому.