– Так вон же там белая кобыла!

– Где? Спуститься можешь?

– Больше не могу. Землю пожгу. Вон-вон, по лугу бегает, присмотрись!

Присмотрись… мне впору лицо руками закрыть от палящего жара, родной мрак утомился, не спасает, на ладонях начали волдыри вспухать…

Увидел наконец: носится по зеленому лоскуту белая точка. Может, мушка какая решила прогуляться взад-вперед…

– А мальчика там нет?

Гелиос покачал головой. Смотрел он озадаченно.

– Ты что – спуститься хочешь?

Вот уж о чем я не подумал, когда на колесницу солнца сигал. Теперь уже и думать поздно.

– А что толку хотеть. Я же не Зевс – птичками порхать.

– Птичками, говоришь? – хмыкнул Гелиос, кого-то высматривая в облаках. И вдруг свистнул, замахал руками: – Эй, давай-ка сюда!

Резанули воздух белые перья. Донесся маковый аромат.

А потом сразу неприятно знакомый голос над ухом:

– Ого, Аид! А что это ты делаешь у Гелиоса на колеснице? На спор, что ли? Братишка-Мом утверждает, что ты превыше всего чтишь наше подземелье, а тут… Возницей солнца, что ли, заделаться решил? Или просто компанию составить по дружбе?

– Тебя жду, – выговорил я, кивая Гелиосу на прощание.

Надо отдать богу сна должное: на землю он меня доставил. И не просто на землю, а к той самой кобыле, то есть, к той самой поляне.

И остался висеть над головой – толочь в своей ступке сонное. Вид – занятой до крайности: даже и не думай отцепиться.

Может, и не стану.

Белая кобыла шарахнулась в заросли ивняка еще до того, как мы спустились. Послышался плеск: в зарослях скрывалась речка. Ладно, пусть, нужное я успел рассмотреть: вид у лошади был не загнанный, разгуливала довольная, пожирая за неимением сена с нектаром сочную траву.

Офиотавра поблизости не было. Не было и следов: лошадиные копыта примяли упругие стебли.

Ушел куда-то в холмы, скорее всего – в холмы, здесь вся местность будто земляными волдырями набухла, а между ними – леса, ручьи и рощи… В какую сторону мог уйти? На севере лес помрачнее, вряд ли его туда потянуло, зато к западу холмы сплошь цветами поросли, речка выскользнула – поманила завитком… наверное, туда.

Гипнос увязался следом. Дурной белой ласточкой летал кругом, распугивал других птах. Еще и по ступке своей долбил с редкостным ожесточением.

– Потерял кого-то, а?

– Потерял. Мальчика. Белобрысый, с синими глазами, увидишь – усыпляй сразу придурка. Там разберемся.

Сломанная сухая ветка легла на ладонь – признаком надежды. Ну, а вдруг давно сломали? Нет, вот еще следы на мягкой поляне, будто кто-то лег и лежал в тени холма, перебирая алые цветы и глядя вверх…

– Понятно, – протянул Гипнос. – Давно на мальчиков потянуло?

– Да что с вами такое со всеми, – вздохнул я. – Посейдон со своими нимфами. Зевс с детьми. Гелиос…

– А что – Гелиос? Посейдон бабник, это я сам слышал. А я… а может, я ревную!

– Чт…

Бог сна сложил белые крылья, грохнулся в травку и скорчился от смеха. Чашку он в падении уберег, теперь баюкал ее, прижимая к груди. И еще что-то всхлипывал, вроде: «Боги и смертные, внемлите… Аид Угрюмый в ужасе… ой… я воинственнее половины титанов, меня воспоют аэды…»

– Память о тебе они воспоют, – буркнул я, трогаясь дальше. – Еще такая шуточка – перьев не соберешь.

Брат Таната приглушенно фыркнул в свою чашу.

– А лицо! Лицо-то какое у тебя было! На амфоре… нет, на фреске… нет, лучше сразу в мраморе высечь, век бы любовался.

Тоскливым предчувствием заныл левый висок: далеко впереди, за рощей, неторопливо взвивался в небо дымок. К востоку.

А едва заметная тропка – звериная, ехидная – петляя, уводила на запад.

– Дымит, – заметил и Гипнос. – Откуда бы это, тут до ближайшего селения – пешему полдня топать. Тихая долина под носом у Олимпа: разве что великаны захаживают. Слетать?

– Слетай. И если что…

– Всех усыплять?

– Пожалуй.

Сам я направился по тропке на запад. Белокрылый понесся к дымку, и с неба еще долго долетало его веселое тарахтенье, что он-то усыпит… а если вдруг мальчик там будет в компании? И ух, какое у меня было лицо…

Вот и хорошо. Хорошо, что тихо: пока пробираюсь по звериной тропе, есть время подумать. Подумать надо, только о чем – забыл: мысли-крысы одурели от свежего воздуха, понеслись вскачь, наперегонки, только одна кривляется, наглая, жирная: а если вдруг… мальчик там будет в компании?