– Слушаю!

На том конце провода раздавался гул, и приглушенный помехами голос участкового Лукьянова проговорил:

– Глафира Семеновна, вы дома?

– За хлебом собиралась уйти, – недовольно откликнулась старуха.

– Повремените с полчасика, я Аркадия Борисовича привезу. У аптеки подобрал, он опять к прохожим с рассказами лезет.

Рассказы, о которых говорил участковый, всегда были одними и теми же. Про сатира, который мечтал создать рай на земле, но лишился волшебной флейты и завел людей в ад. Метафоричность повествования спасала слабоумного от немедленной госпитализации, ибо, назови Аркадий вещи своими именами, его бы упекли в психушку на веки вечные.

– Нечего сюда его везти, тащите в лечебницу! – потребовала Глафира.

– Я пробовал. Не принимают, – грустно поведала трубка. – Доктор говорит, у них все палаты переполнены, а Аркадий Борисович не опасен. Достаточно запереть его в комнате и никуда не выпускать.

– Попробуй, запри его, тут же защитнички сыщутся, – сердито пробурчала старуха, косясь на двери Кенигсонов.

– Так я привезу товарища Вольского?

– Вези, чего уж там. Так и быть. Открою.

Глафира Семеновна еще тянулась к рычажкам телефона, намереваясь положить на место трубку, когда в замке загремели ключи, распахнулась дверь, и в квартиру вбежали две девочки одного возраста – Глафирина внучка Жанна и соседская Лада Кенигсон.

– Жанка, чего так поздно? – недовольно глянув на внучку, осведомилась Глафира.

За Жанну ответила бойкая Лада, пробегая к своей комнате и отпирая запертую дверь привязанным на шее ключом.

– Мы на дополнительные занятия по русскому оставались, баб Глаш.

– Тебя не спросили, егоза! – оборвала внучку бухгалтера обиженная на него старуха. И, следуя за Жанной по коридору, назидательно говорила: – Я за хлебом вниз пойду, а ты деду дверь открой. – И не без ехидства добавила: – Его благородие в персональной карете сейчас доставят. Опять приставал у аптеки к людям. Вы-то с Ладкой чего ж не купили ему боярышника? Пятаков не накопили?

Единственные, с кем Аркадий Борисович общался, были дети из коммуналки – Жанна и Лада. А также их одноклассница Надюша Руева из дома напротив. Это только считалось, что девочки дружат втроем. На самом же деле дружили соседки по квартире, во время ссор используя наивную Надежду для усиления конфронтации против неприятельницы.

Лада умело манипулировала обеими девочками, снисходительно глядя, как между соперницами разыгрывается битва за ее дружбу. Отец Лады заведовал рыбным магазином, и в холодильнике Кенигсонов водились такие вкусности, о которых малоимущие одноклассницы даже не слышали. Чтобы держать подруг на коротком поводке, Лада время от времени приглашала к себе то одну, то другую, и угощала чем-нибудь изумительным.

Чтобы не пропустить момент ссоры между соседками и оказаться в нужное время в нужном месте, Надюша все время крутилась в их квартире, предусмотрительно имея при себе настойку боярышника. В период ремиссии старика Вольского привлекала именно эта настойка, которую чудак употреблял внутрь, считая панацеей от всех болезней. Крохотную пенсию по инвалидности Аркадий Борисович тратил в первые три дня и потом упрашивал соседей приобрести ему в аптеке заветный препарат. За это дарил какую-нибудь безделушку из своей захламленной антикварной мебелью и раритетными книгами комнаты.

В расчете на подарок девочки часто заглядывали к старику с настойкой в кармане. И каждой из них Аркадий Борисович рассказывал про волшебную флейту – доминатон, – с помощью которой можно покорить весь мир. Еще старик говорил о вере пифагорийцев в переселение душ, а также о том, что когда-нибудь он, Аркадий Вольский, родится в пушистом кошачьем теле. В конце путаного монолога старик поворачивался к сидевшей рядом с ним девчонке, кто бы то ни была – Жанна, Лада, Надежда, – и проникновенно говорил, глядя на собеседницу диковинными разноцветными глазами – одним янтарным, вторым серым, таким прозрачным, как будто его и вовсе не было:

– Только тебе я готов открыть секрет тайника, в котором хранится волшебная флейта. Только ты, моя хорошая, сможешь распорядиться доминатоном с умом. Никто не знает, где тайник. Один я знаю.

И Аркадий Борисович тихонько смеялся, хитро грозя кому-то пальцем. Дети рассуждения безумца почти не слушали, рассматривая выменянную на настойку боярышника безделушку с каминной полки и мечтая поскорее унести добычу к себе и спрятать в надежное место, чтобы не увидели родители и не замучили расспросами, откуда это сокровище взялось. Да и Глафира Семеновна не одобряла, когда вещи, пусть даже маленькие фигурки, раздаривались кому ни попадя, ибо считала себя полноправной хозяйкой всего, что находится в комнате Вольского.

Во время отлучек Аркадия по больницам Глафира частенько наведывалась в желанную комнату и расхаживала среди давно знакомых вещей, к которым привыкла еще со времен своей службы кухаркой. Она приехала в Москву голоногой девчонкой, такой вот, как сейчас Жанка, и сердобольный односельчанин помог пристроиться на службу к благородным господам.

Несмотря на то что прошло почти семьдесят лет, Глафира отлично помнила бархатный диван с упругими валиками, высокие книжные шкафы, где кроме книг стояло еще и множество статуэток со всех частей света. Помнила украшенный изразцовой лепниной камин, и добротный круглый стол под ажурной скатертью, и оранжевый абажур с кистями, по вечерам уютно отбрасывающий на стол колеблющийся круг света.