– Эй, - я встретилась с встревоженными глазами Мэтта и быстро убрала руку.

– Я в порядке…

Мэтт ещё пару секунд прожигал меня взглядом, потом снова вернулся в готовке. Он нарезал лук, где-то добытый чеснок (где он его вообще взял - не понятно, я не ем чеснок), помидор. Сам нашёл и кастрюлю, и сковороду, оставляя меня не у дел.

– Даже как неуютно, что ты готовишь… - Решила отвлечься я от мрачных мыслей разговором.

– Почему?

Когда Мэтт сдвинулся в сторону, высыпая лук и чеснок в сковороду, я замерла, теряя нить разговора… Его спина, всё ещё голая, была такой мощной и… мужественной. Я и не замечала, что там столько мышц, которые сейчас двигались под смугловатой кожей, двигая рисунок волка. На плече и около лопатки виднелись порезы, уже начавшие заживать, но всё же свежие. Вон ещё шрам, такой большой, пересекающий полспины и спускающийся на поясницу. У меня шрамов так мало, что можно их пересчитать на пальцах одной руки, ну максимум двух, если ещё считать коленки, а тут… по-моему, не только татуировки на его теле являют собой карту его жизни, но и шрамы тоже. А на душе сколько шрамов?..

Хм. Какая интересная мысль…

– Так почему? – Мэтт с улыбкой обернулся ко мне.

– Что почему? – Отрываясь от созерцания такой манящей кожи, до которой так хотелось дотронуться, провести пальцами, едва касаясь кончиками, удивлённо переспросила я. В голове всё смешалось от смущения, что меня застали за таким непотребством, я судорожно пыталась вспомнить, о чём мы говорили. Я так увлеклась разглядыванием его, что просто отключилась от реальности. О чём шёл разговор? Мы смотрели друг на друга и молчали. Какой дурацкий момент... – Прости, я задумалась, и я… я забыла… о чём мы говорили...

– Любовалась? – Ехидно уточнил парень, щеки, начавшие гореть быстрее моего ответа, сдали меня с потрохами, потому моё жалобное «нет» выглядело, как громогласное «да». Блин… спалилась… - Да ладно тебе, любуйся, я не против. Только не знаю, на что там смотреть? Я в спортзале сто лет не был, один жир везде и ещё весь в шрамах…

Мэтт снова вернулся к нарезанию помидора, искусно владея ножом, совсем как в кулинарных шоу.

– Да, я об этом как раз и думала…

– О шрамах?

– Да, только не о телесных, а о душевных... – Я поёрзала на стуле, поджимая одну ногу под себя. – Я думала так: душа человека тоже в своём роде карта, карта всей прожитой жизни человека. Она содержит все войны, все битвы, раны, осколки, трещины и вырванные с корнем куски в себе, которые вместе и создают тот самый неповторимый рисунок души, который и делает человека индивидуальностью. – Моя слова тонули в тишине комнаты.
– Но часто все эти раны кровоточат и не могут зажить, потому что человек постоянно напоминает себе о том, как он несчастен и сколько бед принёс ему этот мир, тем самым бередя свои раны. А это очень плохо, потому что… потому что только когда все раны будут зашиты и залечены и когда шрамы станут просто воспоминанием, человек сможет стать целостной личностью и жить самодостаточно, не пытаясь сделать из людей вокруг врачей, которые будут его лечить.

– А ведь правда… Мы вот с тобой тоже нашли друг друга как лекарство.

– Нет-нет, тут уже скорая помощь, - усмехнулась я, - я, скорее, имела в виду, когда у человека есть какие-то обиды, то он думает, что человек, который становится его партнёром, должен быть бережен с ним и своей любовью залечить его душеные раны. Но ведь их так много… - Я говорила, скользя по его коже глазами, представляя, как я встаю, подхожу к нему, замирая позади, поднимаю руки и кладу ему на плечи. Его кожа наверняка такая горячая, почти обжигающая… прижимаюсь, проводя руками вниз до пояса, а потом, обнимаю его, прижимаясь всем телом к нему. Я закрыла глаза, медленно выдыхая. Нет. Нельзя. – Вот представь, сколько ран у человека на душе? Его бросали, он бросал, обиды, оскорбления, колкие словечки и взгляды – их сотни, а у кого-то может и тысячи. Многие затянулись, но болят, некоторые кровоточат, некоторые нагноились и нестерпимо зудят, и всё это доставляет человеку дискомфорт. И вот… вдруг, в его жизни встречается действительно хороший человек, и он от всей души желает обнять его. Он подходит и сжимает его в своих тёплых любящих объятиях, но вместо радости человек чувствует нестерпимую боль… потому что, даже зная обо всех этих ранах, он не сможет не задевать хотя бы одну. – Я замолкла, подбирая слова для итога всего этого опуса.
– Так и в отношениях, я думаю… Поскольку нет в этом мире людей, у которых залечены все раны, то любимый человек будет постоянно задевать их, причиняя боль. Мы можем лишь облегчить себе жизнь, залечив большую часть их и став более целостным человеком, который не прибегает к помощи других в восстановлении душевного здоровья.

Голая спина Мэтта вздрогнула.

– Это всё конечно хорошо и здорово, но… Я бы не хотел, чтобы та, кто будет со мной лечила меня от моих ран, однако я пока сам не могу справится с ними. И что же мне теперь? Век коротать в одиночестве? – Помидоры с каким-то особым ожесточением были отправлены на сковороду.

– Не знаю… думаешь, она будет сама без греха за душой? Мне кажется, если это на добровольных началах, при усилиях с двух сторон, можно сдвинуть ситуацию с мёртвой точки. Кто, как не любимый, поддержит, приголубит, утешит? А там и рана сама затянется.

– Возможно, ты права… кстати… я тогда спросил почему, на твои слова о том, что тебе неловко видеть меня у плиты.

Точно… вот голова дырявая.

– А… Да… мой отец никогда не подходил к плите и считал, что в доме, где есть две женщины, он не должен даже знать, как она включается и как готовится даже простейшее блюдо. Нельзя сказать, что это повлияло на меня, я до сих готовлю из рук вон плохо… совсем плохо.

– Хоть как-то, не Доширак же ты каждый день ела.

– Ну почти… иногда совсем ничего. Просто это было так… мелочно, что ли. Думать о еде, о готовке, когда…

– Когда его нет со мной.
– Мэтт не оборачивался ко мне, а я почти перестала удивляться этому заканчиванию фраз за меня. Но он чувствовал тоже самое, и это так сближало нас…

– Я тоже забил на себя, на здоровье, питание, все казалось таким неважным. И даже немного сейчас злюсь на тебя, потому что я знаю, что это плохо, но если на себя мне как-то ровно, то ты…

Мэтт замолчал, его голос был спокойным и уверенным, словно говорил такие банальные вещи, а я… Сердце пропустило удар, зачастив. Я сжала губы, не давая им разъехаться в самую дурацкую улыбку в мире. Серьёзное лицо… мне срочно нужно серьёзное лицо… и вообще тема, да, другая тема. Черт... ну а вдруг? Вдруг я ему нравлюсь?

Испугавшись этой мысли и запихав её поглубже, я ответила Мэтту:

– Это не плохо... просто как-то не до того было. Ну не поела... ну не поспала. Как ты и говоришь - ровно. Когда я жила с родителями, у меня был аппетит, желания в еде, а потом… после смерти Тома… я переехала сюда, одна, так получилось, и как-то всё завертелось, всё некогда. Я похудела на пару размеров… без усилий, тренировок и диет. Хаха… – Смех получился невесёлым.
– Обострились всякие проблемы с желудком. Каждый раз думала, ну вот сегодня исправлюсь, и снова нет.