Пришло время выбирать. Погрязнуть в мире лжи имени Люциуса Малфоя, выбирая жизнь под «обороткой» или же выбрать ложь другого рода, рядом с женатым мужчиной Драко, утопать в море прелюбодеяния.

Свой выбор я уже сделала.

***

— Она пренебрегает материнскими обязанностями каждый раз, когда у нее появляются дела: будь то заседание толстожопых матрон в ее Благотворительном обществе или чтения в Лондонской Магической Библиотеке. Нет мира Нарцисса — Люциус — Драко, есть я и сын, — Люциус лежал в постели, покуривая короткую толстую сигару. Мы провели несколько чудесных часов, и теперь мужчина вел расслабленный праздный диалог, пока я приводила себя в порядок за туалетным столиком Нарциссы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Думаю, настало время что-то уже изменить, ведь очевидно, что Нарцисса не нуждается в семье так же, как я, и самое главное, Драко.

Я пытаюсь вдеть в ухо серьгу. Рука вздрагивает, а я чувствительно царапаю щеку застежкой. Перед глазами проносится образ взрослого Драко и его слова о том, что он не может пережить момента близости его отца с любовницей. Горло душит кашель, и сквозь него вопрошаю:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Скажу тебе прямо, Джин, — глаза Люциуса темнеют, и я понимаю сколь серьезен теперь он, — если я разведусь с Нарциссой, станешь ли ты жить в моем доме?..

За окном побежал, испугавшись, дождь, оставляя следов мокрые дорожки. Как жаль, что я не могу вот так вскочить и удрать от ответственности, потому что, видит Бог, ведь больше всего сейчас мне необходимо прижаться к его сильной груди и рассказать все: что никакая я не Джин Грайн, а Гермиона Грейнджер, и я принадлежу к тем, кого он столь горячо ненавидит. Я — магглорожденная — его страсть. И признаться в этом — приговорить обоих.

Не хотят молвить губы, но заставляю их:

— Такие вопросы не решаются сразу. Дай мне время подумать.

— Сколько?

— Неделю, другую…. Ведь они ничего не решат…

— Я уезжаю, и у тебя будет достаточно времени для размышлений.

Он уезжает и значит… Это наш последний раз… Ведь про себя я все решила… И не должно быть больше Люциуса Малфоя в моей жизни. Не в силах справиться с шоком, я все еще сижу, изучая растерянное выражение лица в зеркале. А он, будто чувствуя что-то, поднимается с постели и приближается ко мне:

— Дальше так не может продолжаться. Или ты, или здесь останется только она, и закрыт тебе путь в Мэнор.

Голос его жесток, но тут же смягчается, когда он касается обнаженной шеи.

— Ты красива, и платье твое… будто ночь, но здесь чего-то не хватает? Блестящих камней?

— Висельной петли, — рвется откуда-то изнутри, и я так надеюсь, что не произнесла этого вслух.

Его руки пахнут медом, и так же сладки любимые уста.

— Люциус, не надо, у нас так мало времени, — говорю я, памятуя

лишь о том, что оборотное зелье перестанет действовать через час. Но как только его ладонь забирается под платье, с губ рвется лишь:

— Да, ооооо, да, продолжай.

Исчезает вдруг платье, под которым ничего — так ему больше нравится. Я на коленях, и, как всегда, неуверенна. Вбирая его, мысли улетучиваются полностью. Только я и его рука, направляющая меня, как надо. И, несмотря на спешку и легкую боль, которую он причиняет торопясь получить свое удовольствие, этот раз сладок, как никогда.

Не достигая своего финала, он снова возвращает меня в постель, и она все еще хранит жар его тела. А он, придавив меня всем своим весом, забавляется, водя своей плотью по мокрым, жаждущим проникновения складкам.

— Хорошо?

— Да, о, да, о, пожалуйста, Мерлин, не мучай.

— Тогда решай.

С этими словами мужчина резко отдаляется от меня.

Распластанная по кровати, измученная желанием я не сразу поняла, что происходит. Люциус уже застегивал брюки.

— Но, — недоуменно рвется с губ.

— Так будет всегда. Ты должна слушать, что говорю я.

========== Часть 8. ==========

***

Водоросли, спорыш, пиявки, сушеные златоглазки. Палочка зачехлена на обе недели отпуска. Я в грусти — так незаметно пролетел год. Расставляю колбы с ингредиентами по местам — они мне больше не понадобятся. Блестящие дорожки слез золотятся под нечаянно выглянувшим солнцем, я вхожу в атриум Министерства — первый рабочий день.

— Почему ты меня избегаешь? — нежный шепот в самое ушко, свернутый вчетверо пергамент с тем же вопросом. В служебной записке та же зациклившаяся печаль, — Грейнджер, схожу с ума, я скучаю.

Но нет ответа у меня, лишь короткий взгляд на дно его печали, отразившихся в непогожем сером море глаз.

Шторм.

Становится чуть легче под гнетом рутинной работы и километров пергаментов. Бегут из-под пера строчки, и кляксы садятся на свои места, время успокаивает ход. Все приходит в норму. И теперь возможно дышать.